Сотник. В ответе за всех - Евгений Красницкий

Сотник подозвал Премысла:

– Предупреди всех. Будьте готовы.

Смеркалось. В синеющем небе повисла серебряная луна, зажглись, вспыхнули первые белесые звезды. В многочисленных храмах и в самой Святой Софии – огромной, с десятью куполами – уже отзвонили вечерню.

– «Гиперборею» уже увидал? – подойдя, спросил Рогволд.

Миша молча кивнул.

– Только не надо вести себя, как разбойники куманы, – оглядываясь, негромко предупредил купец. – Давай сначала просто зайдем да спросим. Еще не так и поздно.

– Зайдем. Но спрашивать ничего не будем – спугнем. Просто посмотрим, что там да как…

Всех своих людей сотник взял с собой. Кроме девчонок, хоть те и просились. Ратникам велено было сидеть у воды и ждать условного сигнала.

– Если что – три раза покричу уткой. Услышите – ломитесь на корабль!

Парни разом вытянулись – поняли. Заулыбались – ну, наконец-то настоящее дело. Может, и в далекий Царьград не нужно будет плыть. Сделать дело да вернуться домой – чего же плохого?

Только Ермил немного взгрустнул – ему-то в Царьград очень даже хотелось. Посмотреть. Ведь дальше Турова нигде и не был.

Принарядившись, Рогволд и Михаил быстро отыскали «Гиперборею» и, подойдя к сходням, покликали вахтенного:

– Эй, есть кто живой?

– Ну, я живой! – появившийся на борту, у сходней, матрос – в широких штанах, повязанном вокруг головы платке и накинутой на голое тело жилетке – больше напоминал пирата, нежели законопослушного моряка. Смуглое лицо с черной трехдневной щетиной, мощная бычья шея, нос – словно клюв хищной птицы. На мускулистой груди отливал серебром крестик.

– Друг мой – Исидор-кормчий, здесь ли? – громко вопросил варяг.

– Ха! Исидор! – «пират» неожиданно засмеялся. – Небось, господин Ладожанин, ты снова не прочь сразиться с ним в кости?

Сотник даже ухом не повел – понятно, что купцы и прочие ладейщики друг друга знали. Не все, но многие.

– Здрав будь, Ираклий. Ну и сразился бы! А что?

– Боюсь, не получится, мой господин, – с явным сожалением матрос почмокал губами. – Разве что в Константинополе. Именно туда и отбыл господин Исидор вместе со всем товаром. Два дня уж как.

– А…

– А мы на зимовку остались. Так хозяин сего навуса[2] приказал – почтеннейший Каллимахий.

– Видишь ли, «Гиперборею» давно перебрать надо. Морского пути не выдержит.

– А, вот оно в чем дело, – Рогволд осклабился и вдруг спросил: – Так у вас тут красивые девушки были! Ну, эти… рабыни. Я б, может, кого купил!

– И тут ты опоздал, почтеннейший! Ты прав – девы красивые, одна к одной. Однако нет больше их на судне.

– В Константинополь повезли?

– Может, и так. А может, кого-то и здесь продали. Смотря какое судно нашли.

Услыхав такое, до того молчавший сотник поморщился и тоже вступил в беседу:

– А из старой команды на «Гиперборее» никого не осталось?

Из старой команды остались лишь боцман да матросы – и то не все.

– Ничего. Помаленьку ремонт делать будем. За зиму, думаю, управимся.

– А можно посмотреть, что тут у вас прохудилось? Может, и нам бы ремонт не помешал?

– Смотрите, жалко, что ли? Хотя темновато уже… Я могу и свечку дать, только это…

– Услуги будут оплачены! – Михайла со всей возможной важностью приложил руку к груди.

Матрос не обманул – «Гиперборея» оказалась пустой, как лунный кратер. Правда, в трюме валялись какие-то девичьи вещи: осколки стеклянного браслетика, дешевенький медный колт. Видать, оборвался – а чинить некому… или некогда… Такие колты обычно носили на груди.

– А что, у дев-то украшения не отбирали?

– Да упаси боже! Чем краше девица – тем дороже она. У нас для них и белила. И румяна куплены. Станем мы… И пальцем дев никто не трогал. Ну, поначалу ежели. Самую вредную. Для острастки другим.

– А этот… – сотник вполне к месту вспомнил рассказ Гориславы. – Мануил Ларгис, он тоже купец? Молодой такой, смуглявый, волосы длинные, черные, лицо худое.

– Мануил Ларгис? – задумчиво протянул матрос. – Не знаю такого. А по приметам на молодого Ксенофонта похож. Только не купец он – приказчик. Тоже с Исидором отправился, да.

– В Царьград – да, понятно. А на каком корабле?

Ираклий усмехнулся:

– Да их тут много отправилось. Дюжины две! Поди знай, на каком ушли.

– Уж это-то мы узнаем, – Рогволд тихонько потянул своего спутника за рукав. – Есть здесь одно местечко…

– Ну да, ну да, – расслышав слова, покивал матрос. – На Подоле, у Варнавы-тиуна спросите. Не мне учить!

Простившись с Ираклием, визитеры поспешно спустились на пристань.

– А кто такой Варнава? – сотник повернул голову.

Варяг прищурился:

– Да есть тут такой. Навроде вот вашего туровского Антипа. Все про всех знает. Если кому какое судно искать – так через него быстрей всего будет.

– Так надо скорее…

– Завтра с утра и отправимся, – махнув рукою, пообещал купец. – А сейчас пойдем-ка, пока совсем не стемнело. Надо бы заезжий дом поискать, чтоб на бережку да в лодье ночевать не пришлось. Купцов нынче много… Ну да, Ираклий же сказал – ватага большая два дня назад на Царьград ушла. Найдем место…

Место нашли далеко не сразу, и не очень-то близко от Пятницкой пристани. Все, что ближе да поприличней, уже было занято постояльцами – все теми же «заморскими гостями». Гостевой дом Якова Жидовина располагался невдалеке от старого торжища, у старой деревянной церкви Фрола и Лавра. За усадьбами, за заборами и яблоневыми садами высилась громада Софийского собора – множество куполов сверкало в лучах заходящего солнца, а длинная тень собора, казалось, протянулась до самой пристани, до Днепра.

– Экая громадища! – перекрестившись, искренне подивился Миша.

Рогволд расхохотался:

– Это ты еще константинопольской Софьи не видел! Ну, так сейчас людей сюда и отправим… Твоих в сторо́жу ставить?

– Ну а как же! Ратники они или кто?

К Варнаве-тиуну отправились, как и сговорились – с утра. По пути зашли в церковь – помолились за успех предстоящего дела, после чего зашагали по широкой, мощенной дубовыми плашками улице на Подол, крупнейший район столицы.

Хорош был Киев, красив, знатен! Утопающие в зелени улицы то вились меж холмов, взбираясь к боярским усадьбам, то превращались в прямые, как стрелы, проспекты – пожалуй, именно так их и можно было назвать! Никакой скученности, убогости – везде простор, широта, солнце! Похоже, что градостроительство здесь регулировалось законодательно.