Вкратце жизнь - Евгений Бунимович

Однажды, уже много позже, в постсоветскую эпоху, под утро после очередного выпускного вечера, когда все выпускники ушли, мы выпили, и он в порыве неожиданной хмельной откровенности рассказал: когда он брал меня на работу, ему позвонили из соответствующей конторы и сказали: неблагонадежен, не берите. Он ответил: рад бы, да больше нет никого, найдете другого – другого возьму. И взял меня. Он знал историю Второй школы. Понимал, какой у меня бэкграунд. Но – взял. Я там больше тридцати лет проработал.

У нас была очень интересная школа, потому что это Кутузовский проспект, практически прямо напротив брежневского дома. Поэтому у нас, с одной стороны, учились дети оттуда и из подобных суперэлитных домов, а с другой стороны, у нас шла железная дорога, и там оставались бараки тех, кто строил эту железную дорогу. И оттуда были дети. Гремучая смесь. Ну и приезжали отовсюду – школа-то была известная…

В. И кроме того, это был, наверное, вопрос способностей?

О. Конечно, был отбор. Из этих брежневских домов к нам отправляли тех высокопоставленных детей, кто мог и хотел учиться, потому что рядом для них было и несколько халявных школ. И в этом, конечно, были свои сложности. Одна такая мамаша была очень мной недовольна, устроила скандал.

В. Не взяли сыночка?

О. Нет, тут я всегда старался объяснить, что математический класс – это не медаль на грудь, а это просто надо очень много пахать, и если ребенок не тянет, если математика – не его дело, вы просто душу ему искривите, потому что он вынужден будет все время догонять, списывать, врать, выкручиваться – и бесконечно проигрывать. Иногда получалось объяснить, иногда не очень.

Но тот случай – другой. Я был совсем еще молодой учитель, потому и запомнил, потом уже спокойней к такому относился, да и репутация была уже непрошибаемая, регалии всякие.

В общем, эта мамаша пришла ко мне на родительском дне и говорит:

– Мой муж работает в Министерстве иностранных дел (он был сначала послом, потом замминистра, и я это знал, у нас же в журнале на последней странице надо было все это заполнять).

– И что?

– Так вот, его не устраивает такая успеваемость сына.

Я ей и ответил:

– Ну что ж, не устраивает – пускай увольняется.

Она пошла к директору. Потом уже “мой муж” сам пришел ко мне разбираться. Мы тяжело поговорили. Но сына в моем классе – оставил. Нормальный парень был. После этой истории пару недель краснел. Потом забылось все.

Это не такое уж геройство было, кстати. Отец любил фронтовую поговорку: “Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут”. Очередь претендентов стояла к креслу посла, а за моей дверью школьного учителя давки никогда не было, я делал, что считал нужным.

Кроме математики я вел факультатив, который назывался “Мир искусства”. Я туда приводил ребятам и Парщикова, и Жданова, и других – тогда подпольных, непечатных. Занимались мы так: я рассказывал о поэте, читал стихи, обсуждали, и следующее занятие о том же поэте, или, если хотели, меняли героя. Мандельштамом мы занимались месяца два, а про кого-то, может, одного занятия хватало. Как на душу легло. Про это лучше Юлика Гуголева спросить, он учился в этой школе, ходил ко мне на “Мир искусства”.

В. Постойте, а семья, вы же поженились тогда же, после университета?

О. В университете я, как уже говорил, влюблялся безостановочно. Наташа крутила свои романы. Но мы всегда были рядом. Мы и учились в одном здании, в высотке на Воробьевых горах, – мы на мехмате, они под нами, на геологическом. У парней из ее группы я постоянно стрелял деньги, потому что студенты-геологи все-таки летом зарабатывали на практике, они были куда богаче нас, математиков. Заглядывал к ним на контрольную по математике – писал за всю группу. А когда приходил к ним в компанию, мне выставляли прямо в прихожей стакан водки, и, только когда видели, что способен с ходу этот стакан опустошить, начинался мужской разговор.

Думаю, тут сошлось многое. Надо было обустраивать жизнь по-другому. Сразу после университета мы решили пожениться и уехать куда подальше – вместе.

В. Свадьба была?

О. Для нас невозможны были привычные ритуалы. Не было ни лент, ни кукол, ни цветов на машине. Самой специальной машины тоже не было. Собирались в метро доехать, но папа мой все-таки на своей машине нас отвез. Недалеко – это был не дефицитный городской Дворец бракосочетаний, а ближайший районный ЗАГС.

В качестве свадебного костюма жениха Наташина свидетельница Оля Олиферова сшила мне по моему спецзаказу блузон из парусины. Над овощными палатками были везде такие тенты полосатые. Вот она и сшила мне блузон из такой полосатой парусины, с большим романтическим воротником. А Наташино платье та же мастерица Оля даже не шила, а просто задрапировала ее в голубую подкладочную ткань – роскошно, до пят.

Но тут неожиданно возникла проблема. Из Алушты приехала бабушка, которая Наташу растила и всю жизнь собирала приданое для внучки. Вот и приехала со всеми кастрюлями, одеялами, подушками, постельным бельем. По-моему, даже перина была. Но это еще полбеды. Когда бабушка узнала, что Наташа будет невесть в чем и без фаты… Причем ее волновало больше не то, что Наташа на самой регистрации будет без фаты, а то, что на фотографиях, которые она повезет в Алушту и будет всем показывать, невеста будет без фаты. Это было невозможно.

Наташа ни в какую: какая фата, я же не официантка, чтоб салфетку кружевную на голову пристегивать. Мне стало жалко бабушку, я уговорил Наташу, и мы заняли на время костюм для жениха и платье для невесты с фатой, и сделали несколько приличных фотографий, все как положено. Но если посмотреть на эти фотографии, там для детектива есть одна странность – пара фотографий на регистрации с фатой, пара – без.

Дело в том, что когда мощная дама с халой на голове и красной лентой по диагонали бюста говорила нам про крепкую советскую семью, Наташа в этот самый торжественный момент вспомнила про свои красивые волосы. Она еще специально в кои-то веки в дорогую парикмахерскую с утра сбегала, а тут фотограф-профессионал, а она в этой дурацкой фате…

И Наташа стала сдирать с себя фату, причем прямо в тот момент, когда была кульминация про новую советскую семью. И поскольку эта дама официальная была воспитана, как и все мы, на тогдашних романтических фильмах, где невеста в самый ответственный момент срывает с себя фату и убегает искать своего любимого в Сибирь на комсомольскую стройку, то, видимо, дама решила, что именно это и происходит у нее на глазах. И онемела. И смотрит на Наташу в ужасе. Я гляжу на внезапно онемевшую даму, поворачиваюсь к Наташе, и я-то понимаю, в чем дело. И тут – Гоголь, немая сцена. Наташа сдирает фату (заколки-булавки мешают, застряли в волосах), дама окаменела, а я давлюсь от смеха. Наконец Наташа прерывает немую сцену, деловым тоном говорит: “Перестань ржать, надо хоть одну приличную фотографию сделать…” Вот такая была наша регистрация брака.