Искушение - Леонид Левин

— Ну первый раз вижу! Два идиота и сразу вместе! Ладно уж, жрите. Пока я добрая.

Она ласково улыбнулась на прощание и послала воздушный поцелуй… Одесса!

Ну что ты будешь делать. Рассмеялись, повернулись и вышли на залитую солнцем улицу.

На площади перед театром шел отчаянный торг билетами. Их предлагали благообразные старички, молодые прощелыги блатного вида, пьяницы с носами сливового цвета, покрытыми тонкой сетью красных прожилок. Цены очень простые — пятерочка, червончик, четвертачок. Отпуск подходил к концу, а вместе с ним и пачка рублевых накоплений. Посовещавшись решили, что для меломанов вроде нас хватит и демократичной галерки за пятерочку. Билеты купили у благообразного дедульки в заношенном белом полотняном костюмчике и желтых ярких сандалетах на босую ногу. В придачу к двум синеньким квиточкам дедок дал неожиданный и не вполне понятый до конца двусмысленный совет — Не знаю любите ли вы музыку, но если останетесь на второй акт, можете свободно перебираться в партер. В любом случае получите удовольствие от театра. Лучший в Европе… после Венского. Торопитесь, молодые люди, а то не успеете посмотреть.

Удивленно переглянулись, до начала еще оставалось больше получаса.

— Я имею в виду театр! — Пояснил старичок. Раскланялся и гордо удалился.

Мы вняли его совету и в толпе меломанов втянулись в величественное здание. Старичок не обманул, действительно, фойе, холлы, лестницы, зал поражали величием и богатством лепнины, позолотой, архитектурой. Но зазвучали звонки, и люди постепенно стали рассаживаться в зале. Все билеты действительно нашли своих покупателей. Ни одного свободного места.

Отзвучала увертюра. Чудная акустика старого театра донесла до нас прекрасную музыку Верди. Занавес поднялся и началось действо. С первых же звуков донесшихся со сцены недоуменно переглянулись. Это было нечто! Даже мои совсем не музыкальные уши почуяли некий подвох. Что уж говорить о нежной, взращенной в музыкальной школе душе Димыча. Со сцены вливалась в зал самая откровенная халтура. Дородные тетки скрежетали и сипели, танцевальные номера не превышали уровня студий народного творчества. Извиняюсь, многие из самодеятельных артистов выглядели бы в данной ситуации лучше. Одно существенное различие, творимое на сцене отличалось от клубной самодеятельности наличием великолепных декораций, шикарных костюмов артистов и отличного оркестра.

В своем разочаровании мы оказались не одиноки. В погруженном в торжественную тишину первых ритуальных минут зале пополз сначала шорох, потом недовольный шепоток, переговоры. Старичок оказался прав, после антракта в зале стало пусто, садись хоть в первых рядах партера.

Мы с другом решили, что спасенные уши дороже пропавшей десятки. В густом потоке выбирающихся из театра разочарованных зрителей покинули и мы сей удивительный храм искусства. Вот уж где содержание никак не соответствовало оформлению. Народ здраво рассудил, что происшедшее есть доведенный до абсурда результат засилья блатных в труппе, потеря всякого чувства меры, приведшая коллектив к фиаско. Впрочем, добавляли люди, в любом случае за счет куротников театру гарантирован ежедневный полный аншлаг. Как это так, не побывать в Одесском Оперном, втором в Европе!

На город, аки занавес на сцену, спустилась тяжелым черным бархатом южная теплая ночь, прорезаемая гудками теплоходов в порту, звоном редких трамваев, оттененная неясно доносящейся из центра музыкой. Освещаемая скудными фонарями пустынная тихая улочка вела нас из жизнерадостного, веселого, пестрого, многолюдного центра на старенькую улицу Пастера.

Неторопливо фланируя по узенькому тротуару, разговаривая за жизнь, умиротворенные и немного подуставшие шли мы под распахнутыми настежь окнами, жадно вбирающими свежий вечерний воздух колышущимися жабрами подсвеченных изнутри занавесок и гардин.

Неожиданно сверху свесились две здоровенные словно окорока лапищи, туго заправленные в розовую упругую кожу. Толстые будто сосиски пальцы подхватили под мышки моего друга и начали с неумолимостью подъемного крана втаскивать наверх, к освещенному проему окна. Я еле успел ухватить его за пояс и потянуть к себе. Только после установления неустойчивого равновесия удалось разглядеть похитительницу. Двумя шарами, размерами с арбуз, выкатывались налитые груди с темными коричневыми виноградинами сосков. Над всем этим величественно разметались волны темной гривы волос. Крепко попахивало цветочным одеколоном, но и его запах перибивал густой, устойчивый аромат дешевого молдавского вина.

— Ну чего уцепився? Чего пристав? Не видишь рази, дама пригласила кавалера. Отчепись от него…

Вяло брыкающееся тело Димыча опять начало втягиваться в окно.

— Нет, так просто вы моего друга не заграбастаете, мадам. — Я резко рванул его вниз.

— Вы меня разорвете! — запричитал Димыч.

— Не делай ему больно, урод! А то я… Убъю! — Пообещала амазонка. И потянула добычу на себя. Нос Димыча зарылся в мягкую долину, разделяющую груди, а руки, до того метавшиеся в воздухе в поисках опоры, начали елозить по поверхности вываленных на подоконник телес, ощупывая прелести на манер слепца. Да, там всего было много.

— Во, гляди, ко мне тянется. Признал, коханый. Ну иди же, иди. — Это к Димычу. Нежненько так…

— Згинь же, геть, пройдысвит! Оставь нас у любви… — Это обращено ко мне. Грубо, толстым басом.

— Тяни!… Спасай!… Задыхаюсь!!… - Димыч уперся руками в монументальные груди, вырвал свой нос на волю и сделал полный, отчаянный, хлюпающий вздох, проветривая легкие.

Я снова дернул, он помог, оттолкнулся. С громким треском улетела в сторону пряжка ремня. Взвизгнув, разъехалась металлическая змейка брюк. Я не удержался и шмякнулся на тротуар. Из окна раздался рык торжествующего победу саблезубого тигра. Точнее тигрицы. Но тут раздался вой сирены и Димыч на секунду завис над улицей. Женское любопытство спасло нас и погубило хищницу. По улице неслась утробно ревя машина Скорой помощи. Неожиданно вой сменила разнесшаяся из того-же динамика на полную мощность развеселая Пугачева со своим Арлекино. Дама заслушалась, расплылась в довольной улыбке. Димыч завис над тротуаром демонстрируя пестренькие в веселый цветочек трусы. Подходящий момент. Я подпрыгнул и навалясь всем телом вырвал беднягу из рук обольстительной похитительницы.

— О! Дэ же ты! Такая ночь любви ждала нас! — завопила женщина простирая руки и трагически закатывая глаза.

— Люби сама себя! Какого лезешь к людям! — Огрызнулся, подтягивая брючата Димыч. — Ну и нравы.

— Ему такая женщина отдавалась! А он!… Да пошел ты, невдалый! — Тетка провожала несостоявшуюся жертву такими отборными метафорами, так красочно описывала нас, наших родственников, наши достоинства и недостатки, что даже мне, с немалым армейским опытом стало просто потрясающе интересно слушать. Куда там армейским прапорщикам до простой одесской женщины, расстроенной в самых светлых ожиданиях!

Дальше шли уже по середине улицы, от греха подальше. Никто на нас особо не покушался. Дешево отделавшись разорванным ремнем и потерянными пуговками, пробрались как скалолазы по веревочкам в заветную тетушкину квартиру.