Мой бывший - зверь - Анна Григорьевна Владимирова

было жалко, у него умерла жена и осталось двое детей. А животных ты держал?

— Кота. Он был общим, но я его кормил.

Тут врать не пришлось.

— Общим?

— В больнице жил. А я практически вырос на маминой работе.

— Вот как? То есть ты с детства оперируешь.

— Можно и так сказать, — улыбнулся я.

Конечно, это не то же самое, что сказать правду, но то, как мы иногда приближаемся к ее границам, будоражило. Я даже предположить не мог, как отреагирует Яна, когда узнает обо мне все. Насколько мне нужно стать ей необходимым, чтобы она приняла меня? Я не знал. У меня не было примера перед глазами. Мать так и не сблизилась с отцом, просто терпела его рядом. Но я так не хотел. Мне нужно было все, что Яна давала сейчас. Я до безумия желал, чтобы она всегда прижималась ко мне после тяжелой операции, снимая мою усталость. Мне нужно было, чтобы я так же мог обнять ее в кухне утром после черных известий и почувствовать, что не один. Но мог ли я на все это всерьез рассчитывать?

Прошел час, а мы все еще стояли на выезде из города в мертвой пробке. Яна нервничала. То принималась всматриваться в машины, то кусать губы, то писать кому-то…

— Яна, почему ты сейчас так нервничаешь? Тебе так дорог племянник? — спросил я и запоздало подумал, что это был идиотский вопрос. Нормальный для оборотня, но очень странный для человека. — Мне просто важно понять, насколько ты вовлечена и не ударит ли тебя это слишком сильно…

Яна будто и не заметила моего промаха.

— Мы не общаемся особо с семьей сестры, — подняла она на меня взгляд от экрана мобильного. — Но родителей жалко, мама мальчишек очень любит. Просила меня недавно свозить их в Москву в парк погулять, а я так и не нашла времени…

Я только зубами скрипнул неслышно. Ладно, разберемся и с этим. Но то, как легко и привычно Яна соскальзывала в чувство вины перед своей семьей, вызывало глухую ярость.

Когда мы доехали до областной больницы, было уже далеко за полночь. Яна сразу выскочила из машины и направилась в холл, а я задержался в поисках парковки. Более-менее нормальное место нашлось под облетевшим деревом в темноте соседней улицы. Когда я вошел в отделение, Яна уже ждала в холле с родителями.

Запах обычной больницы взбудоражил. Я привык его чувствовать, направляясь к себе в операционную. Но Ива была непреклонна с разрешением оперировать в ее хирургии — обещала мне табу аж на три месяца, и это злило. Клиники так не пахли и не звучали так откровенно отчаянием. Там всю эту настоящую жизнь нивелировали ароматизаторы, запахи кофе и одержимая чистота. Тут же все было настолько честно, что аж в горле запершило. И Яна не одна оказалась здесь в кругу семьи. Я чувствовал себя здесь своим.

Мать Яны — невысокая худая женщина с растерянным взглядом — механически кивала, пока отец что-то рассказывал.

— Мам, пап, это Игорь, — протянула Яна руку, увидев меня рядом. — Игорь, это моя мама Надежда Антоновна и папа Анатолий Яковлевич. Игорь — хирург-кардиолог, — объяснила Яна родителям. — И мой мужчина.

— Здравствуйте, — кивнул я родителям. Те уставились на меня с любопытством. Такое себе знакомство, конечно, да и было вообще не до него. — Что-то удалось узнать? Как чувствует себя мальчик?

Родители Яны пытались воспроизвести то, что услышали от врачей, но собрать из этого хотя бы приблизительную картину было сложно. Да и мое мнение, как оказалось, ничего тут особо не решало. И это оказалось непривычно. Я привык появляться и действовать. А тут все чего-то ждали. Симптомы у Никиты были смазанные: у мальчика кружилась голова, отмечалась тахикардия, бледность, потливость. Они могли значить что угодно. Местные врачи не ставили диагноз, уговаривая родителей не мельтешить. Мне бы взглянуть на Никиту, но меня никто не пускал.

Эта проблема не была существенной. Казалось бы, заберите пацана из бесполезного отделения и дайте мне его в лапы. Но все оказалось сложно… и одновременно просто. Сестра Ольги с мужем заняли неожиданно противоположную позицию, выискивая несуществующие точки опоры в сложившейся ситуации. Ольга старше Яны, выглядела взрослой женщиной, на лице которой крест-накрест размещалось требование считаться с ее ни для кого не существующим авторитетом. Увидев меня, она поджала губы, нашипела на мать, зачем та вообще устроила переполох и позвонила Яне, и сообщила, что они сами справятся.

Тут можно было бы бесконечно удивляться тому, что взрослая женщина не осознает, что играет с реальной угрозой жизни ее собственного ребенка, но у меня не было никакого желания. Я только успел перехватить Яну и отвести на скамью в коридор, прежде чем она вцепится сестре в ее «авторитет». Родители горячились и требовали, чтобы Ольга позволила мне помочь. Но та продолжала упираться. Муж при сестре был каким-то невнятным персонажем и лишь разводил руками, мол, пусть Оля решает. Представился он так тихо, что даже я не расслышал.

— Мы решим с транспортировкой Никиты, когда будет ясно, что с ним, — безапелляционно заявила Ольга, подчеркнуто не глядя в нашу с Яной сторону. — Вдруг его нельзя перевозить? Врачи еще ничего не сказали толком!

Нет, я много раз видел людей, которые отказывались признавать мой авторитет. Я перестал запоминать их имена. Потому что жизнь показывала, что смысла в этом уже через сутки-двое не было никакого — этих людей просто не оставалось среди живых.

Яна снова набрала было в легкие воздуха, но я сжал ее ладонь крепче, привлекая к себе внимание.

— Игорь, она же его угробит, — прильнула Яна ко мне послушно, когда я потянул ее на себя и вывел в коридор.

— Непонятно еще, может, там ничего серьезного. И она — мать. Мы все равно не сможем с ней подраться.

— Я могу. Мы все детство дрались.

— Оно и видно.

— Такое себе знакомство с родителями вышло, — прошептала она мне в шею.

А я снова выпал в нашу с Яной вселенную, где царила тишина и покой. Еще бы сон не помешал…

— Ну непробиваемая! — вылетела в коридор Надежда Антоновна. — Я не знаю, что с ней делать!

Рядом что-то бурчал Анатолий Яковлевич, а я терял интерес все больше. Для меня вся эта суета на пустом месте без возможности