Белоэмигранты между звездой и свастикой - Олег Гончаренко

В эмигрантской довоенной публицистике было ясно выражено сложившееся у правой эмиграции отношение к СССР и ко всем его внешнеполитическим акциям, проходившим в Европе, Азии и Китае. Об этом отношении довольно ясно высказался принц Сергей Ольденбургский в одной из своих статей, опубликованных в 1939 году и посвященных весьма распространенному видению России и СССР глазами эмиграции и иностранцев: «И сейчас, когда эта советская власть продвигает свои полчища в Европу, когда ей достаются обширные области, когда везде говорят о росте влияния правительства Коминтерна — можем ли мы этому радоваться? Конечно, нет! Можно ли радоваться тому, что миллионы людей попадают под жестокую власть ГПУ? Можно ли радоваться тому, что гибнут кое-как уцелевшие очаги культуры?! Мы, находящиеся пока „за безопасным рубежом“, защищенные от Красной армии, можем ли мы радоваться, смеем ли мы радоваться большевистским завоеваниям? СССР… Иные говорят: они забирают русские области. Казалось бы, тем хуже для русских, попадающих под большевистскую власть. Пусть население польских „крестов“, имевшее основание быть недовольным польскими властями, порой искренно приветствует красноармейцев. Что из этого? Надо уметь взглянуть на несколько месяцев вперед! Надо себе представить, что станется с этим населением через несколько месяцев советской власти… Никто не знает будущего, но много более вероятно, что большевики утратят не только свои нынешние завоевания, но и многое другое раньше, чем будут окончательно повержены в прах. Соблазн советских завоеваний — опасный соблазн. Он заставляет русских сочувствовать своим злейшим врагам. Он вносит смуту в умы— и не в первый раз… Русские не в праве радоваться тому, что красноармейский сапог топчет землю, над которой некогда реял русский трехцветный флаг, да СССР и Россия — не одно…»

Общее настроение неизбежного столкновения с большевистской Россией, витавшее в русской белогвардейской среде за границей, во многом определило выбор части эмиграции — с кем быть? Не вдаваясь в тонкости политики германского рейха, да, возможно и не имея возможности знать все о подлинных геополитических замыслах Германии, и о германском видении роли славян в будущем мироустройстве, с самого начала военных действий эмигранты шли воевать против своих старых врагов. В большинстве случаев они проходили службу в составе германских (разведывательные подразделения) и итальянских (кавалерия) Вооруженных Сил. В Белграде чины бывшего 1 Армейского Корпуса Русской Армии вместе с подросшими детьми- воспитанниками кадетских корпусов и военных училищ, объединились в Русский Корпус, но германское командование оставило его на Балканах бороться с красными партизанами Иосипа Броз Тито, так и не допустив добровольцев на Восточный фронт. И, тем не менее, стоит задаться вопросом, как русские эмигранты вообще попадали на Восточный фронт, ведь с самого начала войны немецкое главное командование определенно дало понять представителям русской эмиграции, что в их услугах не нуждается? Впрочем, если эмигранты и не попадали в строевые части германской армии, то для них всегда была открыта ниша административной работы. Так, например, вербовкой русских эмигрантов в вермахт в качестве переводчиков занималось Русское Представительство в Германии так называемое Vertauernschtelle fur Russische Fluchtlinge под руководством некоего Сергея Таборицкого, действовавшего под опекой руководителя всей русской эмиграции в Германии генерала Василия Бискупского. В свое время, в 1919 году Бискупский много и плодотворно интриговал против командующего Добровольческим корпусом на Северо-Западе России Редигера фон дер Гольца, активно интересовался германской внешней политикой и вообще по природе своей был и оставался германофилом. В 1920 году он участвовал в так называемом «капповском» путче, после его подавления вместе с генералом Людендорфом, знакомство с которым свел накоротке во время своей жизни в послевоенной Германии, разрабатывал планы подавления европейских революций. В двадцатых годах Бискупский неосторожно обвинил одного из будущих нацистских чиновников высокого ранга в поддержке украинского сепаратизма, за что впоследствии пострадал. В 1933 году, после прихода Гитлера к власти генерал был брошен в тюрьму. Позднее, в 1936 году в качестве моральной компенсации за понесенные неудобства, Бискупского назначили на должность начальника германского «Управления по делам русской эмиграции» (УДРЭ). Кроме Германии, похожие структуры создавались во всех оккупированных странах, где проживали русские эмигранты. Прямое сопротивление назначению Бискупского на официальную должность в рейхе оказало ведомство Розенберга, которое подозревало в нем русского монархиста и защитника идеи «единой и неделимой России». В своих выступлениях перед эмигрантской аудиторией в Германии сам Бискупский не переставал подчеркивать, что основная его забота— защита русских, проживающих на территории рейха от возможных национал-социалистических нападок. Вскоре после начала войны, 13 июля 1941 года в разговоре с немецким дипломатом Ульрихом фон Гасселем В.В. Бискупский высказал тому свое мнение относительно политики Розенберга: «Война ведется не против большевизма, а против России… Смертельный враг русских, Розенберг поставлен во главе политического руководства… Если Гитлер будет так продолжать, Сталину удастся создать под своим руководством национальный русский фронт против германского врага…» Заместителями у Бискупского были два известных русским эмигрантским кругам человека: Сергей Таборицкий и Петр Щабельский-Борк — невольные убийцы либерал-демократа по убеждениям эмигранта Владимира Дмитриевича Набокова, отца известного писателя. В марте 1917 году Набоков-отец подготовил отречение великого князя Михаила Александровича от российского престола, тем самым косвенно приняв участие в лишении России потенциального законного монарха. В 1922 году они застрелили Набокова, заслонившего собой единомышленника по либеральному лагерю бывшего лидера кадетской партии Павла Николаевича Милюкова. Будучи участником Великой войны, Сергей Таборицкий, в отличие от своего начальника, был давним членом НСДАП. По воспоминаниям своих современников, тем не менее, своим вмешательством и участием он спас жизнь многим русским берлинцам в 1945 году. Он помог многим из них покинуть Берлин перед входом в город частей Красной армии, сделав это, несмотря на категорический запрет Гитлера покидать столицу «Тысячелетнего рейха». Хотя, нужно признать, что в апреле 1945 года нарушение трудно проверяемого в исполнении приказа фюрера уже не грозило серьезными неприятностями Сергею Таборицкому, любившему щегольнуть в форме войск СС. Как свидетельствовал русский историк-эмигрант Б.И. Николаевский, проживая в Германии и неся службу в официальном ведомстве рейха, Таборицкий «…вел картотеку русской эмиграции, то есть занимался политическим за нею наблюдением» и лично знал очень многих проживавших в Берлине во время войны русских людей. Сергей Таборицкий был известен в берлинских кругах русской эмиграции еще и тем, что состоял главой Национальной организации русской молодежи в Германии, которую создали сами немцы в 1939 году для контроля над эмигрантской молодежью, а так же как публицист, чье имя часто мелькало в прессе под псевдонимом «Старый Киребей». Всем другим жанрам Таборицкий предпочитал историческую эссеистику, в рамках установленной германской цензурой политической корректности к стране проживания. В 1941 году на прием к Таборицкому в «Русское Представительство» стали приходить русские эмигранты, бывшие обер-офицеры Добровольческой армии и просто гражданские лица, выражавшие искреннее желание поехать на Восточный фронт. По роду своей службы переводчики помогали немецким армейским чинам и чиновникам на оккупированных территориях при опросах пленных, допросах лиц, заподозренных в связях с партизанами и органами советской разведки. Большую роль играли переводчики при налаживании контактов с местным населением. Была у переводчиков и так называемая «тайная деятельность», невидимая на первый взгляд окружающим. Каждый переводчик имел на связи «доверенных лиц» — агентов, которые регулярно доносили о положении дел в той или иной местности. О характере работы переводчика в вермахте весьма любопытно рассказал граф Григорий Ламсдорф в своем интервью двухлетней давности журналистке российского еженедельника «Совершенно секретно»: «Мы остановились в Берлине в отеле „Эксельсиор“ и пришли к генералу Бискупскому. После долгих разговоров он послал нас в Россию переводчиками. Сережа знал шесть языков, а я четыре. Это было в 1941 году, до знаменитой холодной зимы. Мы попали в Вязьму. Там командовал генерал Шенкендорф, который считал, что приходится Палену каким-то дальним родственником. Сережа называл его „дядей“ и при этом очень хохотал. Пален при нем и остался. А меня послали в шестую танковую дивизию переводчиком, где я научился неплохо писать по-немецки. Зима была лютая. Никто не мог припомнить такого холода. В Смоленске видел, как из окна госпиталя выбрасывали сапоги вместе с отрезанными обмороженными ногами. Наша танковая дивизия стояла в тылу. Я был там полтора месяца. Пален прислал письмо, чтобы меня вернули в Вязьму. А в этот момент началось формирование Русской национальной армии в Орше. Я был младшим лейтенантом РНА. Мы с Паленом поехали в Париж закупать материал для военной формы. А сами были в такой странной форме, да еще с какими-то немецкими фамилиями — Пален, Ламсдорф, — что все решили, что мы немецкие шпионы. Когда мы вошли в церковь на улице Дарю, батюшка, отец Александр Спасский, во время богослужения подошел к нам и спросил, что это за форма на нас такая и почему мы при оружии в церкви, это, дескать, не полагается. Смотрел на нас крайне неодобрительно. Я ему объяснил, что это форма РНА. Все оборачивались в нашу сторону. Потом мы рассказывали присутствовавшим на службе о целях нашей армии. В церкви вокруг нас собралась толпа. Многие приглашали в гости, чтобы узнать побольше…». Многочисленные военные комендатуры, бургомистраты, тайная полевая полиция (ГФП) и различные хозяйственно-заготовительные команды из Германии также не могли общаться с населением оккупированных территорий, не прибегая в своей повседневной работе к услугам переводчиков. Помимо эмигрантов, в переводчики вербовались и владеющие немецким языком представители местного населения. В большинстве своем ими становились школьные учителя немецкого языка, однако особое предпочтение германской администрацией отдавалось уроженцам немецких районов Поволжья. Служили у немцев и отдаленные родственники бывшей Императорской фамилии. Одним из них был герцог Сергей Николаевич фон Лейхтенбергский, уроженец Петербурга, родственник Николая II, белоэмигрант, руководивший подразделением пропаганды и по совместительству служивший переводчиком Ржевской комендатуры и штаба 6-го Армейского корпуса. Очевидцы говорили, что герцог прекрасно владел немецким, итальянским и английским языками. В городском театре Ржева, открытом при немцах, вел свою активную работу по созданию труппы переводчик комендатуры, известный окружающим под именем Андреас. Он выдавал себя за артиста Берлинского театра, частенько появляясь на репетициях в нетрезвом виде. На самом же деле Андреас был, если угодно, сценический псевдоним Василия Федоровича Голубева, уроженца Воронежской губернии, бывшего офицера Добровольческой армии, белоэмигранта, задолго до войны осевшего в Восточной Пруссии, в Кенигсберге. Как ни странно, по свидетельствам очевидцев, сам Андреас владел русским языком не особенно хорошо. Переводчики в частях вермахта имели свои знаки отличия. Знаком переводчиков была белая нарукавная повязка, образец которой был установлен приказом ОКХ от 24 декабря 1941 года. На белом фоне черными нитками была вышита надпись «Sprachmittler-Dolmetscher». Служившие в частях Люфтваффе переводчики носили на левом рукаве ниже локтя красную повязку с черной надписью «Wehrmachtsdolmetscher». В своей повседневной работе переводчики доводили до сведения немецких властей жалобы, просьбы и ожидания местного населения. От правильного перевода подобных документов часто зависела жизнь человека. Многие переводчики старались максимально облегчить жизнь простых людей под оккупацией. Другим нравилось быть «вершителями судеб» на своем уровне или порой одолевало неодолимое желание выслужиться, результатом которого было подведение ни в чем не повинных людей под расстрел или заточение в концлагерь. Сотрудничество русских белоэмигрантов с абвером до начала военных действий против СССР проходило, в основном, на уровне абверштелле, сокращенно ACT и подчиненных им абвернебенштелле, сокращенно АНСТ — региональных звеньев немецкой военной спецслужбы, а также так называемых «Кригсорганизацьон», в сокращении КО — военных организаций, действовавших под прикрытием дипломатических представительств Германии за рубежом. ACT, АНСТ и военные организации вели сбор разведывательных данных о военной и экономической мощи СССР, помогали, насколько позволяла им компетенция и знание вопроса, в разработке контрразведывательных комбинаций. Основной средой для вербовки агентуры были русские эмигрантские колонии и, в особенности участники различных антибольшевистских организаций эмиграции. Для получения интересовавшей абвер информации агентам поручалось заводить знакомства с сотрудниками зарубежных советских представительств, моряками торгового флота и должностными лицами, прибывшими из СССР или имеющими обширные связи на его территории. Кроме использования отдельных эмигрантов, абвер при необходимости объединял таких лиц в сети резидентур. Так, ACT «Вена», действующий на всем пространстве Юго-Восточной Европы, имел три крупные резидентуры — в Софии и Будапеште («Бюро Клатта») и Варне («Бюро Келлера»). Кроме этого, сотрудником ACT был бывший командир Дроздовской дивизии генерал-майор Антон Васильевич Туркул. Некоторые русские белые эмигранты, главным образом, немецкого происхождения, назначались бургомистрами. Приведем свидетельство того же графа Ламсдорфа, данное им в интервью для «Совершенно секретно»: «Палена назначили губернатором Шкловского района Могилевской области. Первое условие, которое поставил немцам Пален, — чтобы в его районе их духу не было. Хорошее условие, не правда ли? Он им сказал, что сам будет всем распоряжаться. Как он распоряжался, я вам сейчас расскажу. Приходит в госпиталь, где лежали вместе немецкие и русские солдаты и офицеры. Видит — на каждой кровати история болезни. Написано по-немецки. Он приказывает это выбросить и все перевести на русский. На стене висит портрет фюрера. Пален говорит: „Убрать эту мерзость!“ На него, конечно, тут же донесли. Там ведь лежали и засланные — чекисты и гестаповцы. К счастью, немецкий полковник, перед носом которого положили написанный по-русски донос, ни слова по-русски не знал, и его вернули Па-лену на перевод. Так мы и дознались, кто Сережу продал. Мы этого типа судили и даже дали ему адвоката, все по закону. Но защита объявила, что полностью согласна с обвинением. Мы этого то ли Полякова, то ли Полянова расстреляли по приговору суда. Но донос все же возымел действие. Нас с Паленом вернули в Берлин. Мы там переводили какие-то бумаги, бегали по инстанциям и высматривали, кого бы обработать, чтобы вернуться в Россию. И добились своего. Мы вернулись в Россию и стали активно действовать. Вы не поверите, но я вел прямые переговоры с партизанами. Я сказал им, чтобы они не лезли в мой район и тогда мы не будем их преследовать. Они согласились». Во время войны состоявшая, в том числе и из белых эмигрантов военная организация «Финляндия», наиболее известная как «Бюро Целлариуса», вела сбор информации о советском Балтийском флоте, Ленинградском военном округе и в целом о Северо-Западном регионе России. Официальными сотрудниками КО были бывшие офицеры Императорской и Белой армий — Добровольский, Пушкарев, Алексеев, Батуев, активный участник Кронштадтского мятежа Соловьянов и некоторые агенты из числа прибалтийских немцев. КО «Бюро доктора Делиуса» также тесно сотрудничала с белоэмигрантскими кругами. Так, секретарь болгарского отдела «Русского Общевоинского Союза» и начальник его разведывательного отдела Клавдий Фосс снабжал абвер добытой информацией об СССР, собираемой для него подчиненными ему чинами РОВС и лиц, приехавших из СССР. Аналогичную работу вели участники так называемого «Петровского движения». После начала военных действий на Восточном фронте все русские сотрудники абвера из числа «эмигрантских» резидентур были включены в состав фронтовых органов абвера либо работали по специальности на оккупированной немцами территории. Наибольшее число русских белоэмигрантов было сосредоточено в абвернебенштелле под названием «Юг Украины». Он проводил свою контрразведывательную работу на различных территориях Украины, а с 1942 года и в Крыму. Эмигранты возглавляли штатные контрразведывательные резидентуры, состоявшие из 2–3 штатных резидентов, проявлявших самостоятельность в вербовке агентуры. Помимо вербовки в абвер, на оккупированных территориях велась постоянная работа по привлечению в ряды РОВС.