Ярмарка любовников - Филипп Эриа

Ничего в том, как она вела себя и говорила с ним, как произносила его имя в разговоре с прислугой, нечаянно подслушанном Реми, ничего не давало ему повод считать, что он занял менее почетное место в ее сердце. Не изменились даже ее манеры, ибо если в глазах недалеких людей Эме и выглядела женщиной, ведущей легкомысленный образ жизни, то в своих речах и манере держаться она не допускала ни малейшей вульгарности.

Когда раньше, еще до знакомства с Эме, Реми расспрашивал о ней Пекера, тот ответил со свойственным ему прямодушием: «О! Она удивительна. Иногда мы не ладим, бывает, что я не знаю, куда от нее деться, но я должен тебе признаться, что как женщина она просто восхитительна». И Реми долгое время считал, что его друг ошибся, употребив не тот оборот речи: женщина такой профессии, пользующаяся известностью, в таком возрасте и в особенности столь вольного поведения – словом, женщина доступная не могла быть восхитительной.

Однако теперь он должен был признаться себе:

«Да, когда говоришь об Эме… другие слова неуместны». В самом деле, Эме была восхитительной. И самым убедительным тому доказательством была ее дружба, которая, что редко случается у женщин, оказалась долговечнее любви.

Да, у восхитительной Эме, с ее легким, уживчивым характером, ненавязчивой снисходительностью, тактом, то есть всеми необходимыми качествами, с помощью которых стареющие женщины пытаются компенсировать недостающую молодость и удержать молодых любовников, добродетели расцвели пышным цветом сами по себе. Для любой другой женщины такое совершенство явилось бы плодом упорного труда над собой и давало бы о себе знать лишь тогда, когда в этом возникала необходимость; у нее же оно было результатом длительного естественного накопления опыта.

Однажды после обеда они отправились в лодке вдоль берега сначала на юг, а затем повернули на запад. Молодой человек долго греб. Время от времени Эме делала ему знак остановиться, чтобы показать огромную рыбу, видневшуюся сквозь прозрачную толщу воды, или какой-либо особенный, поражавший воображение подводный пейзаж, над которым проплывала лодка. Когда они приближались к Лаванду, Реми сказал:

– Меме, в следующий раз мы возьмем с собой Альберта. Он поведет лодку обратно, а мы вернемся пешком. Ты согласна?

– Да, – ответила Эме. За три дня, проведенных в Ламалуке, она уже не боялась дальних прогулок пешком. И добавила с той готовностью к незапланированным удовольствиям, которая свойственна лишь молодым людям: – А почему не сегодня?

– А как же лодка? – спросил Реми.

– Разве я не знакома со всеми, кто живет в Лаванду? Лодка? Да мне ее доставит в Ламалук любой мальчик, который рыбачит у берега.

– Нет, – сказал Реми, – к сожалению, я не могу показаться на людях в таком виде. Правда, отдыхающие не стесняются последнее время появляться обнаженными в Сен-Руффине, однако…

На нем были лишь очень короткие, похожие на плавки купальные трусы. Эме лишь улыбнулась в ответ. И вытащила из-под сиденья большую пеструю пляжную сумку, которую она, выходя из дому, всегда брала с собой. Пекер в свое время назвал ее мешком для навязчивых идей. Меме держала здесь всегда наготове обрывки ленточек, чтобы связать в букет собранные цветы, нож, бинт и йод, ментоловые пастилки. Она достала кусок ткани из трикотажного хлопка синего цвета, вылинявшего на солнце, и с гордостью показала Реми.

– А это что? – с радостью в голосе воскликнула она.– Вот прелестная майка за сотню су, которую Меме прихватила на всякий случай специально для тебя. Ну что теперь скажешь?

Выйдя на дорогу, они тут же перешли на бодрый шаг. Чтобы их прогулке не мешали автомобили, они пошли не по шоссе, а выбрали проселочную дорогу. В стороне от берега дорога шла через зеленую дубраву, порой становясь совсем узкой, поднималась и опускалась через перевалы, что делало ее похожей на горную тропу. Автомобили здесь бы не проехали.

Эме была одета в костюм для пешей прогулки. В Ламалуке она никогда не носила летних брюк. Смеясь, она говорила: «Я еще не такая дурочка, чтобы надевать брюки! Потому что я не похожа на тощую селедку! У меня есть зад! До войны его называли даже крупом».

Она любила широкие легкие пестрые платья, под которыми не было ничего, кроме купальника, поддерживавшего ее формы, но не стеснявшего движений.

Она была обута в легкие сандалии без каблуков, и Реми казался еще выше рядом с ней. Прошагав так с полчаса, Эме взяла Реми под руку, но не потому, что устала. Она хотела внимательно рассмотреть его.

– Как выгорели твои волосы! – произнесла она.– Это из-за морской воды? Или же они так выглядят на фоне цвета твоей кожи?

– Нет, это из-за морской воды, – ответил Реми, – и солнца после купанья. Когда я был маленьким, меня возили в Бретань на летние каникулы; там за два месяца я превращался в альбиноса.

– Но твоя кожа тоже очень хорошо загорела. Впрочем, я знала молодых людей, которые загорали еще быстрее…

– Все зависит от темперамента, – ответил Реми.– Говорят, что загар пристает быстрее к флегматикам.

– Да…– согласилась Эме.

Она произнесла это скорее для себя, чем для Реми, как бывает, когда вопросы собеседника созвучны каким-то твоим тайным мыслям. Эме задумалась. Ее глаза смотрели на дорогу, но не видели ничего дальше двух шагов впереди. И только теперь Реми понял, о ком она подумала. Он и раньше смутно догадывался, но впервые совершенно ясно почувствовал: Эме все еще любила Лулу.

Она сняла шляпку и положила ее в сумку, сшитую из такой же ткани. Тряхнув головой, приподняла пальцами волосы.

– Солнце уже слишком припекает, – сказала она.

Провела рукой по его бицепсам. И смерила их ладонью. Притянув к себе, поцеловала его в плечо. Однако этот поцелуй был лишен всякой чувственности. Она лишь слегка прикоснулась к молодому человеку, как делают женщины, когда хотят сохранить помаду на губах. Эме шла рядом с молодым человеком. Она прижалась щекой к его предплечью. Для Реми эта ласка была не чем иным, как проявлением ее печали и усталости. Он понимал, что ее доверчивый жест был полон целомудрия. Какое-то время они так и шли по дороге, тесно прижавшись друг к другу.

– Эй, влюбленные!..

Из остановившихся рядом трех нагнавших их сзади роскошных спортивных автомобилей раздался десяток крикливых голосов, старавшихся перекричать друг друга.

– Подумать только! – воскликнула Магда Шомберг, растягивая слова.– Как они милы!

– Трогательная парочка! – произнесла мадам Тоннель таким голосом, точно у нее был вечный насморк.– Да, ты права, они вдвоем очень хорошо смотрятся!

Оправившись от удивления быстрее Реми, Эме тут же взяла инициативу в свои руки. Она улыбнулась. И подошла к машинам. Она не виделась с Магдой с тех пор, как Пекер стал ее любовником, но Эме было известно, что он ее бросил. Впрочем, не в характере Магды было демонстрировать холодность или иронию.

– Меме, – произнесла она, – хоть и жарко, но я все же тебя поцелую. Я хочу тебя поцеловать, потому что…