Западня - Китти Сьюэлл

Давид съежился:

— Шейла, не нужно так. Не нужно мне ничего предлагать. Ты должна знать меня лучше. Я хочу тебе помочь, поверь мне. Ну почему не подождать пару дней? Что это меняет?

Вдруг она заплакала. Давид был поражен. Слезы были настоящими. Искреннее горе всегда трогало его, а она, вероятно, была обеспокоена больше, чем он предполагал. Он вскочил, подошел к ней и положил руку ей на плечо:

— Мне очень жаль.

— Тогда сделай это, черт возьми!

— Извини, — повторил он.

— Тебе жаль? Правда? Ты, чертов жалкий англичанишка! — прорычала она сквозь слезы. — Знаешь, кто ты? Бесполезный идиот!

Давид все еще держал руку на ее плече.

— Успокойся, Шейла, — сурово произнес он. — Ты расстроена, это вполне понятно. Это, конечно, шок, но не катастрофа же! Уж ты-то должна это понимать. У тебя сейчас гормональный всплеск. Просто успокойся, мы что-нибудь придумаем.

Шейла оттолкнула его руку и вскочила со стула.

— Неужели ты думаешь, я сама не могу с этим справиться? Я всего лишь попросила тебя об одолжении. Но нет, ты — чертов эгоист, где уж тебе помочь кому-нибудь? Что ты вообще тут делаешь? Прячешься, потому что не можешь себе признаться в собственной некомпетентности? Да тебя к себе опасно подпускать. Если ты мог удалить не ту почку ребенку, ты и плод-то отличить не сможешь, даже если тебе его под нос сунуть! — Она издала уничтожающий смешок и толкнула его в грудь. Он схватил ее за руку слишком крепко.

Позже он не мог вспомнить, как это произошло. Она накинулась на него, как дикая кошка, и, не понимая, как мог так поступить, он ударил ее по щеке.

Они оба замерли и уставились друг на друга, руки их все еще были сцеплены в каком-то гротескном переплетении. Пощечина ее успокоила.

— Ты пожалеешь об этом, — холодно сказала она, отталкивая его, но не очень решительно.

— Шейла, я уже жалею, — голос его дрожал от смятения и утихшего гнева. — Я не должен был так поступать. Прошу прощения.

— Ты заплатишь за это.

— Не сомневаюсь. Но все же вспомни, ты первая напала на меня. Хотя в любом случае это совершенно непростительно.

— Ну, так сделай же тогда. Я приму аборт как извинение.

— Нет. — Давид твердо подтолкнул ее к двери. — Но я с удовольствием сделаю все, чтобы облегчить эту процедуру для тебя. Только скажи. — Он открыл дверь.

Шейла захлопнула за собой дверь с таким грохотом, что в холле упала картина. Давид слышал тяжелый удар, звон разбитого стекла и ее удаляющиеся шаги. Он открыл дверь, посмотрел, что упало, и дрожащими руками стал подбирать осколки. Неужели она намеренно напала на него, неужели она настолько коварна? В это было трудно поверить, все произошло слишком быстро.

* * *

Мороз не ослабевал. Все жаловались, что это самая суровая зима на их памяти. Правда, признавали, что говорят так каждую зиму, потому что каждый раз бывает чертовски холодно. Город был заполнен уродливыми горами грязного льда и снега, твердыми как камень. Сверху в них вмерз всякий мусор, и даже тротуары выглядели калейдоскопом мусора, покрытого слоем льда. Было уныло и холодно. Казалось, темнота никогда не пройдет: никто не замечал, что дни становились длиннее. Заметно участились депрессии, случаи жестокости в семьях и алкоголизм. Особенно страдали те, кто не привык к таким суровым условиям.

Давид, зная свои недостатки, был довольно изобретателен. Его щиколотка уже зажила, и он все больше и больше времени, насколько позволял световой день, проводил в лесу, катаясь на лыжах. Он заказал соответствующее снаряжение, и капюшон его куртки, как труба, выступал вокруг лица. Это, правда, сужало сектор обзора, но защищало все выступающие части лица — нос, уши. Волшебная тишина снежного леса заметно облегчала его беспокойство. Там не было никаких признаков жизни — это и успокаивало, и тревожило одновременно. Единственным живым существом был ворон. Он хлопал своими угольно-черными крыльями на заснеженных верхушках деревьев, от чего обрушивались беззвучные лавины пушистого снега, и их внезапное падение время от времени нарушало общую неподвижность.

Давида предупреждали о медведях гризли. Они не всегда впадают в спячку. Гризли крадется за своей добычей в полной тишине. В отличие от других медведей, он не боится человека, но избегает близости человеческих поселений. Давид был вынужден контролировать свой страх смерти. Он верил во внезапную кончину, только она должна быть быстрой. Вообще, его отношение к смерти всегда менялось в зависимости от настроения. В минуты радости ему претила мысль, что жизнь может закончиться, однако в последний год смерть не казалась такой уж страшной. Но в любом случае, когда придет его время уходить в мир иной, хотелось бы, чтобы это произошло не банально. Погибнуть в лапах медведя или замерзнуть в субарктических широтах лучше, чем умереть от рака простаты или, что еще хуже, медленно угасать в доме престарелых в Свонси, как его мать.

Чаще всего по субботам Давид шел на лыжах в гости к Иену. Срезая дорогу, он шел через лес и подходил к дому с тыла, где дорога была не видна. Дым, поднимавшийся из трубы, был заметен издалека. Ветра не было, и он прямым столбом уходил высоко в небо. Подойдя ближе, можно было заметить маленькую хижину, заваленную снегом по самую крышу; вокруг теснились высокие деревья, тоже укутанные толстым слоем снега. Эта картина напоминала Давиду детские сказки о троллях и эльфах и подростковые мечты о выживании в суровых условиях дикой природы.

Щенок, Торн, уже вырос до размеров худого сенбернара. Он всегда мчался по лыжне навстречу Давиду, учуяв его за милю. Иен тоже был рад видеть его. Он не был отшельником в полном смысле слова, поскольку мог часами торчать в барах, болтая с людьми, которые ему не очень нравились. Но удаленность его хижины говорила о некой потребности в уединении. Давид с завистью смотрел на его хижину и даже подыскивал себе нечто подобное. Но теперь, когда близилось окончание контракта, уже не было необходимости выбираться из его ужасного трейлера.

Однажды утром Торн не приветствовал его, как обычно, а когда Давид подошел к хижине, то увидел, что пес сидит у машины. Машины Шейлы. Судя по раннему часу, можно было предположить, что она провела здесь ночь. «Отважный малый, — подумал Давид, — рискует нарваться на эти острые зубки». Правда, Иен признавался, что согласен повторить опыт с Шейлой. Интересно, как часто эти двое встречаются? И почему? Ведь враждебность отношений между ними иногда весьма ощущалась. Хотя в другие периоды казалось, что между ними существует какая-то скрытая зависимость. Были какие-то взаимные одолжения, оправдания. И все же стала бы Шейла спать с Иеном сейчас, когда ее беременность так сильно угнетала ее? И стал бы Иен спать с Шейлой, если бы знал о беременности? И не является ли он отцом?

Прошла всего неделя с того момента, как Шейла обратилась к нему с просьбой сделать аборт. Давид поежился от мороза и отвращения. Тот неприятный случай совершенно убил в Давиде всякую привязанность к Лосиному Ручью. С тех пор как это произошло, Хогг перестал покровительственно похлопывать его по спине и заговаривать о продлении Давидом контракта, несмотря на то что доктор Одент решил не возвращаться после годичного отпуска, а на его место никого не подыскивали.