Стать смыслом его жизни - Ирина Грин

— Не скоро.

— Ну, хоть примерно скажите, пожалуйста, мне она очень нужна! — не сдавалась Вера.

— Это еще зачем?

— Я из детского комплекса, врач, меня зовут…

— Ой, от Володечки? Что ж ты не сказала? — дверь захлопнулась, снова открылась, уже без предохранительной цепочки. Жилистая рука, похожая на куриную лапку, схватила Веру за футболку и втянула в квартиру. — Заходи, дочка, заходи! Я Володина бабушка, Наталья Леонидовна.

В полумраке прихожей Вера увидела, что глаза собеседницы наполнились слезами.

— Нету Гали, — повторила женщина, закрывая дверь на цепочку, — забрали, — и всхлипнула. — Что теперь с нами будет!

Вера прошла в маленькую, чистую, словно вылизанную комнатку, осмотрелась. Все вокруг было теплым и уютным: диван, покрытый мягким пледом, большие кресла, подобранные в тон мебели и обоям шторы, вышитая скатерть. Как-то не вязалась с этой обстановкой сгорбленная, плачущая женщина.

— Как там Володечка? Как?

— Успокойтесь, пожалуйста, — Вера усадила женщину в кресло, сбегала на кухню, такую же чистую и уютную, как комната, принесла стакан воды, пододвинула к дивану стул и села рядом с бабушкой.

— Не волнуйтесь, Наталья Леонидовна, — сказала она, беря женщину за руку, — с Володей все в порядке. Больница у нас хорошая, он обязательно поправится. А что с Галиной Алексеевной? Кто ее забрал? Куда?

— Известно куда — в полицию. Убила она мужика своего.

— Как?! Когда? Что значит убила?!

— Вот так и убила. Проснулись утром… Вовки нет, на кровати записка… Она побежала его искать… Потом из больницы позвонили…

Из обрывистой речи Натальи Леонидовны Вера поняла, что Вовка жил с бабушкой, а Галина с мужем — в этом же подъезде этажом выше. Галина вернулась из больницы в невменяемом состоянии. Бросив матери одно слово: «Живой», побежала к себе. А вечером пришла — бледная, со странной улыбкой, кривившей губы, и попросила вызвать «Скорую» для Геннадия, ее мужа. Женщина побежала в квартиру дочери и обнаружила там зятя, лежащего на диване. Приехала полиция, увезла Галину, потом «Скорая» забрала Геннадия. Больше Наталья Леонидовна ничего не знала. Ей никто не звонил, а сама она понятия не имела, что делать в таких случаях. По телевизору она видела, как в случае убийства к родственникам преступников приходят симпатичные следователи, расспрашивают о причинах трагедии, о характере убитого и убийцы. Но к ней никто не приходил. Казалось, все забыли о бедной женщине, матери убийцы, бабушке неудавшегося самоубийцы. Неизвестность пугала, лишала покоя и сна. Проблема была еще в том, что женщина не отошла полностью от инсульта, приключившегося с ней после предыдущей попытки внука покончить с собой. Она не выходила на улицу — всем необходимым ее снабжала дочка. Кончился хлеб, да и лекарства кое-какие нужно купить.

— Вот раньше было время, — сокрушенно вздыхала она, — все жили как одна семья, и горе одного было горем всех! А теперь некоторых соседей даже, как зовут, не знаешь. Старые кто уехал, кто поумирал… Вот ты, — спросила она у Веры, — знаешь своих соседей?

— Да так, — Вера пожала плечами, — здороваюсь. — И сменила тему: — Вам чего-нибудь купить? Пишите список, я сбегаю.

Через несколько минут Вера выбежала из подъезда.

— Куда? — окликнул ее водитель такси.

— Я сейчас, тут рядом, в магазин, в аптеку.

— Чего ноги бить, когда машина есть, садись, — и он распахнул дверь.

Вера бросила взгляд на болтавшийся на запястье хронометр — без пятнадцати четыре, времени в обрез, и села в машину.

— Давай разделимся, — предложил разговорчивый водитель, — ты в магазин, а я в аптеку.

В другое время Вера удивилась бы необычному поведению таксиста, но сейчас, измученная головной болью и новыми вопросами, добавившимися к старым, была рада этой неожиданной помощи.

Снабдив Вовкину бабушку всем необходимым, она пообещала обязательно приехать завтра и рассказать обо всем более подробно. Когда Вера, наконец, села в машину, она поняла, что не в состоянии сейчас заниматься ничем. Каждая клеточка измученного напряжением последних дней организма просила об отдыхе. Но сказать это Олегу она не могла.

— Вот зараза! — подумал Олег после разговора с Верой. — Упрямая как осел. Ну, ничего, посмотрим, кто кого.

Полистав справочник мобильного, он отыскал телефон Виталия Тищенко, таксиста, помогавшего ему в трудные дни.

— Виталик, привет!

— Олег! Сколько лет, сколько зим!

— Выручай! Ты сейчас свободен?

— До пятницы я абсолютно свободен! — голосом Пятачка сказал Тищенко. — А для тебя — так и вообще круглые сутки.

— Дуй на объездную! Там на остановке у детского комплекса стоит осел под видом симпатичной брюнетки в голубых джинсах и белой футболке. Что хочешь делай, только уломай ее поехать с тобой и вези, куда скажет. Два счетчика гарантирую.

— А три слабо?

— Я считаю, торг в таком щекотливом деле неуместен!

— Ага, я возись с ослами, уламывай их…

— Ладно, Виталик, ты же знаешь — за мной не заржавеет!

— Есть, шеф! — заржал Тищенко и повесил трубку.

«Ничего, — подумал Олег, — ты упрямая, но я еще упрямей! Надо же, две сестры, так похожи внешне, а на самом деле… Вот Катька!..»

Как всегда при мысли о Кате стало грустно. Не зная зачем, он вытащил из нагрудного кармана купленный в Коктебеле перстень. Красный, с тонкими розовыми прожилками камень казался живым. Олег надел его на мизинец, ощущая тяжесть и необычное тепло. Дурак! Какой же он дурак! Зачем подарил Кате безжизненные холодные бриллианты, а не этот странный камень, вызывавший непонятные чувства и неведомые желания! Сейчас Олег готов был обвинить камень в том, что случилось.

В дверь постучали. Он стащил перстень с пальца, зажал в кулаке.

— Войдите!

Дверь открылась, вошла секретарша — Алевтина Степановна, женщина уже немолодая, но все еще красивая, безнадежно влюбленная в шефа и бесконечно преданная ему.

— Олег Васильевич, почту принесли.

— Оставьте, пожалуйста, я позже посмотрю, — ответил Олег и вдруг, поддавшись влиянию внезапного порыва, добавил: — Подойдите, пожалуйста.

Она подошла. Олег почувствовал запах немного старомодных, но очень приятных духов.

— Как называются ваши духи? — спросил он.

Алевтина смутилась, словно девчонка, опустила голову.

— «Красная Москва». Понимаю, для вас это архаизм, но для меня — целая эпоха. Мама очень любила эти духи и не разрешала мне ими пользоваться. Считала, что это аромат взрослой женщины. Зрелой. А я мечтала поскорее вырасти и купить себе большой флакон. Извините!

Она отвернулась, стесняясь этой нечаянно вырвавшейся интимной подробности.