Император. Гибель царей - Конн Иггульден

В комнате стояла звенящая тишина, а Брут не мог оторвать от матери глаз, вбирая в себя весь ее образ целиком, до мельчайших деталей. Он хотел понять, в чем секрет невероятной привлекательности этой женщины, постичь ее, как тайну.

Загорелое тело Сервилии покрывала белоснежная стола; драгоценностей на ней не было. Как и в день первой встречи, волосы женщины свободно падали на плечи. Она двигалась с гибкой грацией; просто смотреть, как она сидит или идет, уже было удовольствием. Походкой Сервилия напоминала дикое животное, леопарда или оленя. Брут решил, что глаза у нее чересчур большие, а подбородок слишком решителен для классической красоты, и все же не мог отвести взгляд, подмечая едва заметные морщинки вокруг рта и в уголках глаз.

— Зачем ты пришел? — спросила женщина, нарушив затянувшееся молчание.

Как много ответов на этот вопрос он обдумал! Всю ночь его воображение проигрывало сцену за сценой: горькие упреки, оскорбления, объятия… Ни одна из них не подходила для реальной ситуации из обыденной жизни.

— Когда я был ребенком, все время старался представить себе, какая ты. Хотел увидеть тебя хотя бы раз… Мне нужно было знать, какое у тебя лицо.

Брут вдруг заметил, что голос его дрожит, и в нем проснулось раздражение. Ему не следует позориться. Он не должен лепетать, как ребенок, перед этой шлюхой.

— Я всегда думала о тебе, Марк, — произнесла Сервилия. — Много раз садилась, чтобы написать тебе письмо, но так ни одного и не отправила…

Мысли в голове Брута смешались. Впервые в жизни он услышал собственное имя из уст матери. И внезапно рассердился. Как ни странно, гнев охладил разгоряченную голову, и он заговорил спокойно:

— Кто был моим отцом?

Женщина перевела взгляд на стену ничем не украшенной комнаты, в которой они сидели.

— Он был хорошим человеком, очень сильным… и высоким, как ты. Я познакомилась с ним за два года до его смерти. Помню, он очень радовался, что у него есть сын. Он дал тебе имя и отнес в храм Марса, чтобы жрецы благословили тебя. В тот же год твой отец заболел и умер еще до наступления зимы. Доктора были бессильны.

Брут почувствовал, что глаза наполняются слезами, и сердито вытер их.

— Я… не могла растить тебя. Я сама еще была ребенком. Оставила тебя другу отца и убежала.

На последней фразе голос женщины сорвался, она поднесла руку к лицу и вытерла слезы платком.

Марк рассматривал ее со странным чувством умиротворения, начиная понимать, что она не в состоянии обидеть его ни словом, ни делом. Гнев исчез, в голове просветлело. У него имелся вопрос, который Брут боялся задать раньше, но сейчас он прозвучал почти естественно:

— Почему ты не навещала меня, пока я рос?

Сервилия долго вытирала глаза и вздыхала, пытаясь унять волнение, потом посмотрела на сына и, стараясь держаться с достоинством, выговорила:

— Не хотела позорить тебя.

Недолгое спокойствие Брута немедленно сменилось бурей эмоций.

— А могла бы… — хрипло прошептал он. — Я слышал, что один человек говорил о тебе. Это было давно, и я старался убедить себя, что он не прав. Значит, верно, что ты…

Он не мог произнести это слово применительно к матери, но она, сверкнув глазами, пришла ему на помощь:

— Что я шлюха? Возможно. Когда-то я была такой, хотя люди достаточно могущественные предпочитают слово «куртизанка» или даже «подруга».

Сервилия подняла брови и скривила губы.

— Я думала, ты станешь стыдиться меня; этого я не смогла бы вынести. Но учти, мне не стыдно! Много лет прошло с тех пор, когда я в последний раз пережила чувство стыда. Я даже не помню, когда это было. Если бы мне дали шанс, я прожила бы жизнь по-другому, хотя нет на земле человека, который не страдал бы этой бесполезной и нелепой мечтой. Теперь же я не собираюсь жить, пряча глаза от ощущения вины! Даже перед тобой.

— Почему ты попросила меня вернуться сегодня? — спросил Брут, внезапно пожалевший о том, что пришел.

— Хотела узнать, мог бы отец гордиться тобой… И могу ли я тобой гордиться! В жизни мною совершено много вещей, достойных сожаления, но в самые трудные времена я утешалась мыслью, что у меня есть сын!

— Ты меня бросила! Не говори, что утешалась сознанием того, что я живу на этом свете. Ты ни разу не пришла посмотреть на меня! Я даже не знал, где ты живешь. Ты могла уехать куда угодно.

Сервилия протянула к нему ладонь, растопырив четыре пальца и поджав большой.

— С тех пор, как ты появился на свет, я переезжала четыре раза. Четырежды я извещала Тубрука, где живу. Он всегда знал, где меня найти.

— Он мне об этом не говорил, — пробормотал Брут.

— Ты его не спрашивал, — ответила Сервилия, опуская руку.

Снова повисло молчание, словно между ними не было сказано ни слова, и тишина опять разделила мать и сына. Брут поймал себя на том, что ищет слова, которые смутят Сервилию и позволят ему с достоинством удалиться. Резкие фразы чередой проносились в голове, пока он не понял, что ведет себя как дурак. Разве он презирает мать, стыдится ее образа жизни, ее прошлого? Он заглянул в свою душу и нашел ответ. Ему совершенно не было стыдно за нее. Отчасти это объяснялось тем, что Брут — центурион и водил легионеров в бой. Если бы он пришел к ней, ничего в жизни не добившись, то мог возненавидеть ее. Но уже не единожды и друзья, и враги в лицо говорили ему, чего он стоит, и Марк не боялся предстать перед матерью.

— Мне все равно, что ты сделала и как жила, — медленно вымолвил он. — Ты — моя мать.

Она захохотала, откинувшись на ложе. Брут снова растерялся. Своим поведением эта странная женщина ставила его в тупик.

— С каким пафосом ты это произнес! — проговорила Сервилия, постанывая от смеха. — И с каким суровым лицом даровал мне прощение… Ты что, совсем не понял меня? О том, как управляется этот город, я знаю больше любого сенатора, одетого в тогу патриция. Денег у меня столько, что я не успею истратить их за всю свою жизнь, и ты даже не подозреваешь, сколько стоит мое слово. Ты прощаешь меня за порочную жизнь?.. Сын, у меня сердце разрывается, когда я вижу, насколько ты молод и неопытен. Ты напоминаешь мне, что и я когда-то была молода.

Сервилия резко прекратила смех. Лицо ее сделалось грустным.

— Ты можешь простить меня только за то, что много лет я не была с тобою рядом. Свое положение я не променяю ни на что на свете, не откажусь и от пути, которым пришла к этому дню, к этому часу! Он незабываем. У тебя нет ни права, ни основания осуждать мою жизнь и то, кем я была и стала.

— Чего же ты ждешь от меня? Я не могу просто пожать плечами и сказать: забудем, что я вырос в одиночестве. Ты была нужна мне. Твоего сына воспитали люди, которым я верил, которых любил, но тебя со мною не было.

Марк поднялся и посмотрел на мать. В его взгляде смешались недоумение и боль.