Эми и Исабель - Элизабет Страут

— Не знаю, — сказал он, — тебе ничто не мешает.

Они остановились. Эми стояла молча. Закричал козодой. Мистер Робертсон скрестил руки и смотрел на юную свою протеже, прищурив глаза.

А потом дождь зарядил на три дня, не переставая, противный дождь, стучащий по крышам домов, по машинам и обочинам. На парковке кругом стояли лужи, вода в них рябила, потревоженная водой, падающей с неба, так что лужи были похожи на пруды с беснующейся рыбой. Поток воды стекал с карниза на крыше школы, собираясь там, где водосточная труба была сломана, и земля под ней больше не зарастала травой, там не было даже грязи, все цвета стерлись, и от газона осталась одна слякоть.

Стейси торопливо вышла из школы, остановилась.

— Вот блин! — сказала она и, дернув Эми за рукав, скомандовала: — Бежим!

И они побежали, поднимая брызги на лужайке и парковке. В туфлях хлюпало, ноги промокли по самую попу, и даже с плеч стекала вода, пока они добежали до машины и бросились на заднее сиденье, повторяя с беспечным смехом: «Ну, блин! О черт, о боже, я вся мокрая!»

Машина — помятый желтый «фольксваген» — принадлежала старшекласснице по имени Джейн Монро, которая разрешала им курить в ней, когда идет дождь. Девочки удобно устроились на сиденье, подальше от капель, просачивающихся внутрь, и закурили. Родители выдавали Стейси деньги «на мелкие расходы»: косметику, украшения — на все, что, как они говорили, «придаст ей уверенности». Она купила два блока сигарет, один держала в школе, один спрятала под кроватью вместе с огромным пакетом шоколадок. И теперь девочки курили, держа в одной руке сигарету, в другой шоколадку, пока дождь барабанил в лобовое стекло.

— Я счастлива, — сказала Эми, и они улыбнулись друг другу.

— Да, — сказала Стейси, — это класс. Если бы в этой машине еще и унитаз стоял, было бы вообще отпад.

— А Джейн точно не против, что мы тут курим и сырость разводим?

Эми порылась в кульке с шоколадками.

— Ей до фени, — сказала Стейси, — она сейчас в грузовичке ее приятеля курит травку.

Стейси стала знаменитостью. Школа, оказавшись в столь неприглядной ситуации, старалась выглядеть современной, просвещенной, продвинутой. Даже учителя, далекие от передовых взглядов, сострадали юному созданию (всего-то пятнадцать лет!), которое, решили они, определенно стало жертвой насилия. Пожилые учительницы (среди них и добрейшая миссис Вилрайт) толковали в учительской о том, что такое случается только с «порядочными девочками», и это подразумевало, в свою очередь, что всякая девочка, способная расчетливо принять меры предосторожности, — явная проститутка.

Но кое-что еще витало в воздухе, вслух об этом не говорилось, но это «кое-что» играло значительную роль в доброжелательной атмосфере школы. Стейси Берроуз жила в Ойстер-Пойнте — респектабельной части города. Она не жила в Бейзине, ее родители не работали ни на фабрике, ни на заправке, ни на ферме. Отец Стейси был профессором в университете, психологом. Ее родители слыли интеллектуалами и жили в доме с мансардой, в качестве доказательства своего статуса. В иных районах города у кого-то, конечно, глаза на лоб полезли, но факт оставался фактом: отец Стейси имел определенный статус, и если они с женой невозмутимо приняли беременность дочери, то никому не хотелось быть заподозренным в ханжестве.

Это отношение распространилось и среди одноклассников. Более того, Стейси стала героиней, избавленной от шепотков и ухмылок. Девочки смотрели на нее доброжелательно, расступаясь, когда она шла по коридору к своему шкафчику, восклицая: «Привет, Стейси, как дела?» Старшеклассницы даже предпочли ее Джейн Монро, пускающей их в свою машину. А одна из самых чванливых девиц — выпускница, чей отец был важной шишкой в конгрегационной церкви, — долго беседовала со Стейси в туалете и призналась, что сделала два аборта в Нью-Йорке и все еще не расплатилась с клиникой.

Стейси блаженствовала. Ее беременность вдруг стала очень заметна, как если бы ее тело, признав новое состояние, наконец расслабилось, ее позвоночник прогнулся, чтобы уравновесить круглый, как баскетбольный мяч, живот, выступающий под мешковатыми свитерами.

Это были отцовские свитера. В жаркие дни Стейси носила отцовские рубашки почти до колен, и тогда она выглядела как невинная молочница в бумазейном халате. Под этими просторными одеяниями, однако, она носила каждый день одни и те же джинсы, не застегивая молнию. Ее родители, щедрые по мелочам, решили, что не будут покупать дочери одежду для беременных. Стейси не считала это странным и, вполне довольная, ходила в дождливые дни с промокшими обшлагами на джинсах. Джинсы были расклешенные, и обтрепанные отвороты волочились по мокрой мостовой.

В машине, положив ноги Стейси себе на колени, Эми отодрала от ее штанины толстую мокрую нитку, слушая, как подруга отчитывалась, кто и как проявлял сегодня свою доброту.

— Кекс Мандель чуть не упал, открывая мне дверь в спортзал, он краснеет каждый раз, когда видит меня. — Стейси сделала паузу, чтобы затянуться. — А как тебе Салли? Кто бы мог подумать?

(Салли — дочь диакона, сделавшая два аборта.) Стейси наклонилась, чтобы выкинуть окурок в окно, а затем откупорила пакет с молоком, которое она теперь пила каждый день в обед.

— Строит из себя девочку-целочку, а сама дает каждому. — Стейси запрокинула голову, глотая молоко, и тихо засмеялась. Молоко потекло по подбородку.

— Не смейся, когда пьешь, попадет в нос.

Стейси кивнула.

— Однажды я жевала тянучку лежа. — Эми подняла руку, предупреждая Стейси, что уже слышала эту историю, и Стейси с глотком молока сказала: — Больно — заебись. Один из тех, кто трахал Салли, был черный, которого она встретила, таскаясь по университету. Я тебе говорила, правда?

Эми кивнула. Это было и вправду удивительно — тайный, бурлящий преступный мир школы. Это могло бы вогнать Эми в депрессию, если бы в ее собственной жизни не было мистера Робертсона, но он был, и пока она не доверила эту тайну Стейси, ее собственная история была похожа на подушку рядом с ней в машине — в мягком и теплом чехле, благоухающем кожей.

— Негритос повез ее на автобусе в Нью-Йорк. Она сказала своим родителям, что была с Дениз, а на обратном пути у нее все жутко болело. Есть там еще тянучки?

Эми заглянула в пакет с конфетами и покачала головой.

Стейси закурила еще одну сигарету и бросила спичку в окно.

— Что бы твоя мать сделала, если бы ты забеременела?

Эми посмотрела на нее.

— Моя мать?

— Да ясно, что не забеременеешь. Но давай просто предположим: что твоя мать сделает? — Стейси растопырила пальцы поверх шарообразного живота и выпустила плоскую струйку дыма через сжатые губы.

— Отправит меня подальше.

— Да? — Стейси подняла бровь.

— Она отошлет меня, — кивнула Эми.

Она не могла объяснить свою уверенность, но знала, что такое преступление может привести к изгнанию.