Эми и Исабель - Элизабет Страут

— Я не думаю, что твоя мать выгонит тебя, — сказала Стейси равнодушно, явно заскучав в ожидании ответа на вопрос о совершенно невероятной беременности Эми Гудроу. — Спать хочется, — прибавила она, закрыв глаза и прислонившись головой к спинке сиденья.

— Мне тоже.

Но, заглушая барабанную дробь дождя, раздался неумолимый школьный звонок.

— Жопа. — Стейси открыла глаза и дважды затянулась, перед тем как выбросить окурок в окно машины.

Они прижались друг к другу, подняли стекла и побежали по промокшей парковке.

— Я тебе говорила, что должна принимать витамины? — заорала Стейси, перекрикивая встречный порыв ветра. Эми покачала головой. — Громадные колеса, — кричала Стейси, — как блядский футбольный мяч.

Она попробовала перепрыгнуть лужу, но потом плюнула и пошла по воде, собирая ее мокрыми обшлагами джинсов.

А после школы Эми снова сидела в машине под дождем, глядя сквозь поток воды, бегущий по лобовому стеклу, как у входа в дом раскачивался под ливнем куст сирени. Недавно посаженные петунии в ящиках на окнах казались навечно прибитыми дождем, лаванда тоже была в жалком состоянии. И только бархатцы стояли невозмутимо, уверенно указывая дорогу к дому желтыми рядами.

— «Грусть, как бесконечный дождь, в душу мне стучит», — продекламировала нараспев Эми.

— Правда? — Мистер Робертсон повернулся спиной к двери автомобиля и посмотрел на Эми.

— Не совсем, — ответила Эми, улыбаясь, и он, прикрыв глаза, смотрел на нее, конечно же зная, что ей не о чем печалиться; они только сейчас оторвали губы друг от друга, это был первый поцелуй после полудня, который начался, как только мистер Робертсон выключил двигатель машины.

— Я бы не хотел, чтобы ты грустила, — сказал мистер Робертсон сонно, веки все еще закрывали глаза, это выражение его лица было хорошо знакомо Эми; она снова глядела на дождь, думая о том, что жизнь без такой любви бессмысленна.

Вчера он изучал кончики ее пальцев, один за другим, пока она рассказывала ему о человеке, который позвонил ей по телефону и сказал, что хочет слизывать мороженое с ее «тела», — так она перефразировала сказанное, потому что не хотела повторять то, другое слово, и мистер Робертсон попросил сразу же сказать ему, если это случится снова.

Она больше не смотрела на дождь, надеясь на продолжение поцелуев, на то, что он снова коснется ее волос. Но он не двигался, он казался сонным, спина его упиралась в двери, пальцы бесцельно гладили руль.

— Расскажи о своей подруге Стейси, — сказал он.

— Что вы хотите знать?

Мистер Робертсон смотрел, как его палец сползал по рулю, и сказал лениво:

— Она предпочитает действовать, а не мечтать, правда?

Эми пожала плечами.

— И кто ее приятель? — спросил мистер Робертсон.

Она рассказала ему, что Пол Биллоус прежде был футбольной звездой, а теперь работает на заправке в Саноко на Фабричном шоссе.

— Он плакал, когда Стейси его бросила, — прибавила она и тут же спохватилась. Это делало Стейси привлекательной и желанной.

— Его сокровищница истощилась, — сказал мистер Робертсон без улыбки, его пальцы перебирали волосы Эми, глаза все еще были полузакрыты.

— Не надо было рассказывать это, — сказала Эми, — и дело не в том, что Стейси просила не говорить…

Но он прервал ее, взяв за руку:

— Я не выдам ваших секретов.

Он обхватил губами ее палец, и она больше не думала ни о Стейси, ни о Поле.

Мисс Давиния Дейбл — учительница математики, чье падение со ступенек погреба привело к появлению у нас мистера Робертсона, уже исцелилась от травмы черепа, провела скучную и раздражавшую ее весну дома взаперти и теперь планировала осенью вернуться в школу. Пришло время этому самому Робертсону сматывать удочки! Но, празднуя день рождения ветреным днем в начале июня, Давиния Дейбл решила прокатиться по дорожке на штуковине, которая на самом деле была огромным трехколесным велосипедом, перевернулась на асфальте и сломала ногу. Ее шестидесятитрехлетний брат, бледный и перепуганный, чувствовал свою вину — именно он подарил ей этот велосипед, у которого было одно огромное колесо впереди и два маленьких сзади. Он надеялся, что сестра летом сможет кататься в город за мелкими покупками, приторочив соломенную корзину к рулю. Положит туда книги из библиотеки или буханку хлеба, например. Но вот она лежит, растянувшись на земле, а туфля ее улетела на клумбу гиацинтов.

Так что Эмме Кларк, жене Эйвери, пришлось навестить ее в больнице. Эмма Кларк была членом комитета при конгрегационной церкви, и настала ее очередь проведывать больных. Она стояла у спинки кровати, грациозно скучая, и обсуждала цветы на окне и больничную еду, стараясь не замечать неприятного запаха, который наполнял больничную палату.

Похоже, Давиния Дейбл лежала в жару, ее лоб блестел, а щеки пылали. Но она не останавливаясь говорила о том, как скучает по школе. Эмма Кларк в какой-то момент решила рассказать ей о девочке — дочери психиатра, которая ходит в школу уже на приличном сроке беременности, и о том, что в школе всем на это наплевать.

Давиния покачала головой. Она уже слышала об этом, но кто в такое поверит? Но речь идет о дочери психиатра — вот что интересно, не правда ли? (Эмма кивнула, она тоже полагала это интересным.) Давиния сказала, что удивлена, насколько все изменилось по сравнению с прежними временами, и она полагает, что это отвратительно.

Эмма Кларк уже устала кивать и была готова спастись бегством.

— О, тогда не могли бы вы позвать медсестру? Я уже справилась, и судно уже можно из-под меня унести, — заявила Давиния, триумфально склонив голову.

По пути домой Эмма Кларк не могла отогнать от себя малоприятные видения. Теперь было очевидно, что на протяжении всей их беседы Давиния Дейбл, лежа на судне, ответственно совершала свои большие дела. Эмма хмурилась навстречу светлому и чистому июньскому дню, раздраженная тем, что Эйвери заставляет ее исполнять церковные обязанности. И она решила, что по возвращении домой выложит начистоту, как ее тошнит от членства в «Солнечном клубе».

Но погода стояла чудесная. «Чудесная погода» — так и говорили друг другу горожане, согласно кивая головами. Небо было огромным и голубым, лужайки, покрытые нежными побегами травы, — полны сил. Из гаражей выкатывались жаровни, и их владельцы ужинали на террасах под летние звуки хлопающих сеток на дверях, звон кубиков льда, пока матери звали детей, выписывающих посреди улицы зигзаги на велосипедах.

Исабель в своем домике под елями слушала квакш из соседнего болотца и наслаждалась длинными вечерами. Копаясь в цветочных ящиках на окне или задумчиво сгибаясь в три погибели над бархатцами у дорожки, ведущей к двери, она часто ловила себя на мыслях о немного искривленных губах Эйвери Кларка и о том, как было бы хорошо с немыслимой нежностью прижаться к ним своими губами. Она была уверена, что Эмма Кларк не целовала своего мужа уже тысячу лет: «Пожилые люди этим не занимаются», — думала она, и вдруг Эми закричала из окна: