Исповедь - Леонид Левин

— Добавим вина, а то мужички наши не в духе. Скромненькие такие.

Поднесли вина и заставили пить, закидывая голову, проливая на шею, грудь. Темные капли сползали по волосам, капали на живот, член. Темными слезами вино катилось по женским щекам, по ложбинкам между грудей, скатывалось с сосков, лилось по ляшкам…

— Погнали офицерскую девятку!

— Нас только восемь.

— Один хрен! Пусть будет восьмерка!

— Что еще? Просвятите, — Попросил я свою голую команду, стараясь как можно четче выговаривать отдельные слова и впервые за всю игру решившись наконец рассмотреть партнерш повнимательнее. Это требовало массы усилий, глаза не желали концентрироваться на столь близких предметах, фокус постоянно смещался, подробности тел расплывались розовыми жуткими кляксами. Словом, сплошной кошмар. Наконец, огромным усилием воли, удалось собраться, рассмотреть и оценить окружающее.

Девки реагировали на происходящее довольно своеобразно. Скуластенькая, сидела спокойно, раскованно, слегка улыбаясь чему-то своему, естественно и непренужденно, не скрывая демонстрировала свою наготу, подняв одно колено и опершись на него подбородком. Крымчаночка — напряженная словно струна, то бледнея, то заливая розовыми волнами румянца щеки, шею, грудь, плоский животик с ровным углублением пупка. Ее небольшие остренькие груди, плавно переходяшие в маленькие розовые конусы сосков, нервно дрожали, ноги были зажаты, скрывая лоно, оставляя на виду только узкую полоску пушистых темных волос.

— Мы об этом не договаривались… — Начала было она.

— Заткнись, малявка. — Грубо обрвала ее скуластенькая. — Как все так и ты. Нечего из себя строить святую невинность. Не хотела — сидела бы дома. Тоже мне, целка!

— Чего ты на нее набросилась, — Попробывал защитить я малышку. — Она сейчас расплачется…

— Вот она и рассчитывает, что только ее утешать все и кинутся…

— Ничего я не рассчитываю… И ни какая не целка. Всё ты врешь…

Все в комнате были скотски пьяны. Пахло диким, резким, животным потом, женским телом, дешевыми духами, пудрой, застывшим бараньим жиром, разлитым вином.

— Почему это я не могу ее утешить?

— Потому, что тогда меня некому станет утешать, — Просто, с пьяной откровенностью, заявила скуластенькая. Обхватила меня за шею и впилась в рот жадным поцелуем, лишая дыхания, раздвигая липким от вина языком зубы. Ее полные немного провисающие под собственной тяжестью груди с крупными темными сосками уперлись мне в руку…

— Эй, там! А ну давайте по правилам. Ты, Шурка, прекрати выначиваться!

— Вот, вот — меня обвиняет, а сама лезет вне очереди. — Заныла малявка.

— Да ладно вам, сцепились. Что за игра такая? Долго голышом сидеть? — Комната снова пошла кругами, завертелась и остановить это верчение удавалось очень ненадолго. Становилось интересно. Правда сидеть голым задом на грубошерстном кусачем половичке оказалось жестковато.

— Ты, что? Вправду не знаешь?

— Не крути, объясняй.

— Ну, понимаешь, мы станем…. Вы нам завяжите шарфиками глаза. Чтоб не подглядывали. А потом… По разу. Только, ха — ха, раз и два….

— Вынул-вставил, — Разъяснила скуластенькая. Сложила, для наглядности, указательный и большой пальцы и вставила в образовавшееся кольцо палец другой руки, блеснув колечком с красной рубиновой капелькой, — Вот так…

— Ну… мы должны стараться угадать, кто это. Не угадала, переходишь к следующей. Так всех восемь. Потом второй, третий, по очереди. Если девушка угадала кто в неё вошел, она его и получает… на всю ночь.

— А остальные — баиньки, — Опять, пьяно хихикнув, перебила скуластенькая.

— Нет, нет, — Предлагаю сегодня гэдээровский вариант, — Заплетающимся языком предложил начпрод, — Никаких шарфиков. Заменившиеся ребята рассказывали. Гараздо интереснее получается. Мы скидываемся по четвертачку. Каждый идет от первой до последней, по разику. Раз — два! Если удержишся, становишься на второй круг в очередь. Идет другой… Ну, а ваша задача, красавицы, за этот маленький, малюсенький разик сделать так…. ну выложиться, ну показать… умение… Кто лучше сделает, на ком не удержишься — той и бабки и мужик. Что она с ним будет делать — её дело. Все довольны, на одну меньше.

Дальнейшее слилось в кутерьму липких прикосновений, полос света и темени, тел без лиц, без имен, звериной, инстинктивной похоти. К устоявшемуся запаху комнаты прибавился новый острый животный плотский запах. Все в голове и вокруг крутилось, заваливалось на бок, летело в тар-тарары…

* * *

Ранним утром нового года, кое-как одетые, трезвеющие и приходящие в себя на злом рассветном холоде, возвращались мы с начфином по домам, поддерживая друг друга на скользящих, неверных, заплетающихся как наши мысли и языки ногах.

— Ну грузины, ну сволочи, подмешали для крепости в вино табак. Я сразу усек, да решил не говорить, посмотреть, что выйдет. — Поделился со мной начфин. Ему было плохо. Лицо приняло зеленоватый оттенок. Мое, судя по всему, выглядело ничуть не лучше.

Начфина стошнило. На сукне шинели застывали превращаясь в льдинки, синенькие, неперевареные кусочки крымского лука, белесые волокна бараньего мяса. Он выволок из под отворота шинели конец форменного шарфа, вытер лицо, губы, посмотрел мутно и заткнул серый кусок на место.

— Девки-то рассчитывали на большее, ха-ха-ха… В самом соку телки, пилиться хотят, страсть. Кажется, ого-го, такое количество мужиков в городке, только свистни, ан не тут-то было. — Продолжил утершись начфин.

— Солдатики отпадают. — Загнул палец в коричневой шерстяной перчатке. — Увольнения в гарнизон запрещены. Самоволки — при таком количестве патрулей, при часовых, караульных на КПП — сведены до минимума. Особенно после того как бдительный часовой в зенитном полку славно подстрелил одного ночного ходока. — Загнул следующий палец.

— Офицеры в ДОСах — за исключением, — Ткнул пальцем в грудь сначала меня, потом себя, — В основном женатики. В общежитии — молодняк, который из нарядов не вылазит. Ты же знаешь как у нас дрючат взводных, чтобы жизнь медом не казалась. В госпитале, в Борзе — врачи женатые, да еще и жены их там же вольнонаемными пристроены. Не погуляешь особо. Да и начальство госпитальное — зверье на этот счет. У нас в санбате — не лучше, примерно такая же раскладка. Вот они и бесятся.

— Хотели на Новый Год подразвлечься. Лейтенантики, как и ожидалось разбежались, а тут еще это вино… Я лично имел ввиду Томку закадрить, поговорить, приглядеться, закончить все у себя в комнате…. по хорошему. Да видишь как все вышло. Скотство… Все в голове смешалось. Трещит башка. Во рту мерзость… Вот, не женился раньше…. А теперь как жениться?… Какой бабе можно верить? Взять ту же Томку… То она в белом халате. Затянута. Недотрога! И вот тебе… Эх жизнь собачья! А ты как?

Мне было очень паршиво, но я не собирался делиться ощущениями с начфином. Вообще не рисковал открыть рот опасаясь повторить его фокус с шинелью и шарфиком. Говорить не хотелось. Очень опасно было говорить… Да и холодно.