Исповедь - Леонид Левин

— Гм. Молодец хоть куда. И не поверишь, что полчаса назад гляделся словно из задницы вытянутый. Вот она, молодость. Головка не бо-бо? — Поинтересовался.

— Так меня отрезвили, что и не поймешь бо или не бо. — Попытался я отшутиться.

— Не извиняюсь. — Отрезал командир, — Лекарство может и не утвержденное Минздравом, но действенное. Для некоторых, самое радикальное и единственное средство. Как хирургическое немедленное вмешательство. Терапия еще впереди, — Пообещал.

— Значит вопрос еще не закрыт, — Подумал с грустью о близком будущем.

В коридор вышла супруга подполковника. Подала мне руку. Поздравили друг друга с Новым Годом.

— Какой Вы нарядный! Первый раз вижу Вас без формы. Скажу по секрету, Вы мне так даже больше нравитесь.

— Да, сегодня он не в форме, — Подтвердил командир.

— А, что это у вас за красные пятна на щеках? Уж не температура?

— Это старлей спал долго, об подушку натер. Давай мать без вопросов. Веди лучше гостя к столу.

Командир собрал на обед свой экипаж, не пригласив никого из командования отряда. Замполита он на дух не переносил за занудство, нравоучительные партийные долгие тосты, да и за многое другое, а пригласить всех кроме него одного — не мог. Слишком уж все становилось очевидно. Поэтому и ограничился только теми с кем летал. Ясно и не обидно.

Когда, покончив с едой и разговорами, собрались расходиться, командир велел мне задержаться. Пригласил к себе в домашний кабинет. Раньше здесь была комната сына. Теперь парень поступил в Лениградское ракетное училище и комната перешла в полное распоряжение отца.

— Это тебе. — Он пододвинул две аккуратно увязанные стопки книг. — Здесь учебники и пособия для поступающих в вуз. Перед Новым Годом я звонил твоему отцу. Мы с ним поговорили о перспективах, о будущем. Решили, что нечего маяться дурью, страдать, пропадать в общаге с дурнями. За оставшееся время все это, — он указал на книги, — досконально прогоняешь и изучаешь. Еженедельно докладываешь лично мне результаты. Периодически буду проверять по учебнику. По каждому предмету заведи конспект. Каждую субботу — мне на стол. Задачи из сборников — решать подряд. Все без исключения. Не будут получаться — обращайся к двухгодичникам, они ребята хорошие, отзывчивые. Помогут. Летом получишь отпуск и полетишь поступать в ХАИ на заочное отделение. Отец пришлет все необходимые бумаги. Пока не поступишь, о капитане можешь не мечтать. Окончишь институт…. Я имею в виду, хорошо окончишь институт, — Уточнил он, — Пойдешь на бомберы. Отец с друзьями помогут устроить перевод. Уволишься в запас, сможешь летать в ГВФ, на лайнерах.

— А вертолеты?

— Вертолеты…, - Вдохнул командир. — Вертолеты хороши, конечно, спору нет. Но где работать? В селе поля опылять? Ты же не сельский, городской. Это мне подошло бы, да и то годков на десять раньше…. А переучишься на бомберы, да с высшим техническим образованием. Ого-го! Потом в любом управлении гражданской авиации тебя с ногами и руками возьмут. Да и отец пока в силах помочь. Вот тебе и прямая дорога. Не в кювет же ты желаешь?

— Спасибо, командир. Я не забуду.

— Забудешь, не забудешь. Это время покажет. Иди, учись, начинай сегодня. Да, Рембранта, я с полу поднял. На полку поставил. Больше не роняй. Постарайся ее разыскать. Любит она тебя. И не разменивайся на… Иди. Свободен. Не забудь — в субботу докладываешь.

С легкой командирской руки я поступил и закончил ХАИ. Командир сдержал обещание и все время учебы жестко контролировал меня. Служба и учеба не оставаляли времени ни на что иное. В общагу больше не заглядывал. Иногда, попадая на обследование в медсанбат или госпиталь встречал крымчаночку, реже скуластенькую. Мы обменивались ничего не значащими фразами и расходились. Обе со временем вышли за муж за лейтенантов-двухгодичников и покинули наш гарнизон. Пусть они будут счастливы…

Полковник Чудаев — маленького роста, поджарый, матово-смуглый, напряженный словно боевая пружина — командир полка стратегических бомбардировщиков. Я попал в его экипаж и к удивлению многих прижился на долго. Как поговаривали знающие командира офицеры, путь полковника в авиационные начальники представлял собой не прекращающуюся ни на минуту борьбу с самим собой, начальством, подчиненными, жизненными обстоятельствами. Надо отдать должное, из всех поединков маленький горец выходил победителем, чего бы это не стоило. Он всегда стремился вперед, от одной покоренной вершины к другой, и судьба до времени оказывалась благосклонна к счастливцу.

Рожденный фактически в ссылке, в неволе, он сумел, приложив потрясшую военкоматовских чинов настойчивость, быть допущенным к сдаче экзаменов в летное училище бомбардировочной авиации. Над потугами парня посмеивались в кулак, мол с такой анкетой и родословной, тебя горец и в стройбат-то не приймут. Поверь на слово, а хочешь — потрать время и деньги, поезжай, тыкайся, побейся головой о стенку. Останавливать — не остановим, проявим на деле советский интернационализм, при котором все народы и нации равны. Правда одни чуть-чуть равнее других. На самую малость, заметную только орлиным глазам начальника самого Первого, самого важного и потому обособленного отдела.

Готовясь к экзаменам будущий пилот не только читал учебники, стараясь понять написанное. Так делает большинство. Здесь этого недоставало. Нет, он учил напамять, зазубривая строчку за строчкой, страницу за страницей, вбивая, врубая новые знания в мозги как строки в гранитую плиту своего будущего памятника. Понимал, что должен стать не просто первым, не просто лучшим, но на голову лучше самого первого, самого лучшего из всех остальных.

Горец поступил в училище, стал курсантом. Учеба давалась тяжелым, изматывающим трудом, но только трудом. Ни разу не согнул шею, не подставил под холуйский хомут. Держался ровно в обращении с курсантами, не лебезил перед начальством. Не был розовощеким, прилизанным идеалом, примерным паймальчиком из прирученных нацменов, тех, что ласкали самозабвенным холуйством взгляд политруководителей всех рангов.

Там, где дело не касалось службы или учебы, будущий генерал вел себя как все — бегал в самоволки, лихо, безжалостно бился в городском парке с курсантами других училищ за право сводить с ума студенток местного медучилища. Закончив учебу получил желанное назначение в авиацию дальнего действия.

Лейтенант хотел стать пилотом мощной машины, покрывающей с немыслимой скоростью на огромной высоте необъятные пространства. Машины, послушной его тонким, изящным рукам. Стал сначала вторым пилотом, а затем, летая и учась, учась и летая, проводя каждую свободную минуту на тренажерах и в библиотеке — первым пилотом, командиром экипажа. Пересев в камандирское кресло, не остановился передохнуть, пожать плоды так тяжело доставшейся победы. Взойдя на одну вершину и осмотревшись, увидал новые, еще более заманчивые и блистательные, еще более недоступные, а значит и сильнее манящие вершины Власти. Сначала власти, даваемой командирам…

Как командир он был суров и требователен к другим, но прежде всего оставался по прежнему требователен к себе. Ему, вообщем-то, было наплевать с присвистом, что думают подчиненные члены экипажа, да и думают ли они вобще о чем-то, не связанном со службой и посему бесполезном при покорении очередной лично его, командирской, высоты.