Оппенгеймер. История создателя ядерной бомбы - Леон Эйдельштейн

они правы. Каждый человек, в том числе и ученый, живет в обществе и трудится на благо общества. Популяризация научных идей – благородное и нужное дело. Открытость науки поднимает ее авторитет и избавляет ученых от нападок (к месту можно вспомнить, как генерал Гровс называл Манхэттенский проект, сыгравший столь важную роль в истории Соединенных Штатов, «дорогостоящим сборищем идиотов и кретинов»). Кроме того, популяризация привлекает в науку свежие силы, молодые умы, которые могли бы выбрать и иной путь. Разумеется, заслуги Оппенгеймера-ученого были гораздо выше заслуг Оппенгеймера-популяризатора, но это не означает, что после 1954 года он занимался пустячными делами.

В мае 1957 года скончался Джозеф Маккарти, и «охота на политических ведьм», накал которой к тому времени изрядно снизился, скоро прекратилась совсем. Годом позже Льюис Штраус оставил свой пост в Комиссии по атомной энергии. Новым руководителем стал Джон Маккоун, у которого не было неприязни к нашему герою. Юридическая экспертиза дела Оппенгеймера, проведенная по инициативе Маккоуна, установила, что имело место «персональное злоупотребление судебной системой с целью личной мести». Это открывало дверь перед Оппенгеймером, но он не захотел воспользоваться предоставившимся шансом. То ли обида была сильнее желания переиграть все в свою пользу, то ли он не хотел снова сталкиваться с настороженным отношением к себе.

Последним неприятным эпизодом, связанным с прошлым, стал художественный опус Хаакона Шевалье «Человек, который хотел быть Богом», посвященный отношениям автора с нашим героем. Шевалье явно рассчитывал на скандал, но просчитался. Во-первых, он оказался никудышным литератором, неспособным увлечь читателя, а во-вторых, ворошить старое всегда было неблагодарным делом. Книгу просто не заметили, и сейчас о ней вспоминают только биографы Роберта Оппенгеймера.

Ярким событием стала трехнедельная поездка по Японии, которую чета Оппенгеймер совершила в сентябре 1960 года по приглашению японского Комитета по интеллектуальному обмену. Комитет проявил определенную смелость, пригласив его, а он, в свою очередь, смело принял приглашение. В целом все прошло хорошо, за исключением первой пресс-конференции, состоявшейся сразу же после прилета в Токио. Оппенгеймера спросили, сожалеет ли он о своем участии в разработке атомной бомбы. «Я не жалею о своем вкладе в технический успех этого проекта», – ответил Оппенгеймер, сумев соблюсти и вежливость, и достоинство. По сути, вопрос был напрасным и отчасти провокационным, поскольку его отношение к проблеме атомного оружия было давно известно во всем мире. Он гордился участием в решении сложной научной задачи и искренне сожалел о жертвах, которых, по его глубокому убеждению, можно и нужно было бы избежать.

Поездка с женой была данью приличиям, не более того. Семейные отношения Оппенгеймеров к тому времени оставляли желать лучшего, и это еще мягко сказано. Китти все сильнее увязала в пучине алкоголизма. Питер, не унаследовавший даже малой толики отцовского интеллекта, разочаровал родителей непоступлением в Принстонский университет, и их неодобрение оттолкнуло его от семьи. Бедняжка Тони страдала от недостатка родительской любви… Впрочем, об этом уже было сказано достаточно. С бытовой точки зрения как муж и отец Роберт Оппенгеймер был абсолютно несчастным человеком. Хотя вряд ли, обладая таким характером, как у него, можно было вообще быть счастливым. С 1954 года Оппенгеймеры весной отдыхали на Виргинских островах, где со временем обзавелись собственным домом. Но то была всего лишь имитация единства, игра в «настоящую американскую семью». Питер, достигнув совершеннолетия, предпочитал отдыхать в Нью-Мексико вместе с дядей Фрэнком, который был ему ближе, чем отец (хотя бы потому, что ничего от него не требовал и ни в чем не упрекал).

29 апреля 1962 года состоялось нечто вроде «официальной реабилитации» Оппенгеймера. По приглашению президента Джона Кеннеди он побывал на приеме в Белом доме, устроенном для нобелевских лауреатов и выдающихся ученых, не имевших этой награды. После приема состоялся ужин, во время которого «отец ядерной химии» Гленн Сиборг сказал нашему герою, что у него есть возможность получить допуск к секретным сведениям при условии прохождения новых слушаний Комиссии по безопасности. «Не в этой жизни», – не раздумывая ответил Оппенгеймер. Можно предположить, что в глубине души он испытал радость. Ведь одно дело, когда тебя лишают чего-то, и совсем другое, когда ты отказываешься от этого сам.

Годом позже реабилитация Оппенгеймера была подтверждена присуждением ему премии Энрико Ферми, учрежденной Комиссией по атомной энергии, «в знак признания выдающегося вклада в теоретическую физику, а также за научное и административное руководство работами по созданию атомной бомбы и за активную деятельность в области применения атомной энергии в мирных целях». Можно сказать, что победа была двойной: имела место не только реабилитация, но и признание заслуг на высшем уровне, ведь премия присуждалась с ведома и одобрения президента. Кеннеди собирался лично вручить премию, но был убит за десять дней до этого, и награждал Оппенгеймера его преемник Линдон Джонсон. К тому времени от отцовского наследства мало что осталось, так что пятьдесят тысяч долларов (по состоянию на 1963 год[102]) стали весомым приложением к награде. «Я считаю, господин Президент, что вам, скорее всего, пришлось проявить милосердие и мужество для того, чтобы вручить сегодня эту награду, – сказал Оппенгеймер в своей благодарственной речи. – Я думаю, что это хорошее предзнаменование на будущее для каждого из нас».

В одном интервью, данном летом 1965 года по случаю двадцатых годовщин испытания «Тринити» и бомбардировок Японии, Оппенгеймер в последний раз подтвердил, что не сожалеет по поводу своего участия в Манхэттенском проекте: «Я знаю, что у нас была веская причина заниматься этим. Но я не думаю, что наша совесть могла быть спокойна, когда мы, отступив от изучения природы, стали использовать свои знания для того, чтобы изменить ход человеческой истории… Вряд ли это можно считать занятием, подходящим для настоящего ученого».

Пожалуй, на этом можно заканчивать. В феврале 1966 года у Оппенгеймера диагностировали рак гортани. Двухмесячный сеанс лучевой терапии, казалось, дал положительный эффект, но это впечатление было обманчивым. Состояние нашего героя прогрессивно ухудшалось, и спустя год стало ясно, что дни его сочтены. 18 февраля 1967 года Джулиус Роберт Оппенгеймер скончался в Принстоне в возрасте шестидесяти двух лет. Тело его было кремировано, а прах развеян над Карибским морем…

В 1964 году немецкий драматург Хайнар Кипхардт написал пьесу «Дело Оппенгеймера»[103], в основу которой легли материалы слушания 1954 года. Оппенгеймеру пьеса не понравилась: «Вся эта чертова канитель [слушания] была фарсом, а эти люди пытаются увидеть во всем этом трагедию». Перефразируя эти слова, можно сказать, что вся жизнь Роберта Оппенгеймера была трагедией одиночки, которую сам он хотел бы видеть фарсом.

Вместо эпилога

Вместо эпилога читателям можно порекомендовать посмотреть документальный фильм «На следующий день после Тринити»[104], снятый в 1981 году режиссером