Книга нечестивых дел - Элль Ньюмарк

— Отлично, Лучано. Я не сомневался, что ты поймешь. — Он поднялся и отряхнул панталоны.

Я обрадовался, что мой наставник пришел в хорошее настроение. Возможно, положение во дворце не настолько ужасно? И все эти убийства и интриги — не более чем борьба за власть? А истинная сила в тайных знаниях моего учителя?

Подбодрившись, я почувствовал голод: потребности желудка заглушили интерес к истории. И мне захотелось съесть что-нибудь более существенное, чем виноград. Мы шли по Риальто, и вид головок сыра, корзин с яблоками и рыбой усилил ощущение пустоты в животе. Я очень рассчитывал, что синьор Ферреро купит нам что-нибудь на завтрак.

Когда он остановился перед лотком немца-пекаря, мой желудок возликовал. О немцах говорили пренебрежительно и поносили за грубые манеры и непомерно жирную еду, но если речь заходила о хлебе, все признавали их мастерство. Я чуть не застонал, увидев пропитанную медом лоснящуюся ржаную булку, посыпанную поджаренным миндалем яичную плетенку и аппетитный батон с прожилками укропа в подрумяненной корке. Слюна во рту забила ключом и стала скапливаться под языком.

Синьор Ферреро купил сладкую булку с корицей, затем подошел к лотку торговца фруктами и попросил два кроваво-красных яблока. Мы отнесли наш завтрак на маленькую тихую площадь и сели на городскую скамейку в тени местной церкви.

— Лучано, ты имеешь представление, как выпекают хлеб? — спросил старший повар.

— Очень смутное. — В эту минуту я был уверен в одном: аромат хлеба сведет меня с ума.

— Хлеб — один из величайших человеческих подвигов в алхимии. Мука, вода, дрожжи, немного соли, правильная технология — и вот тебе пожалуйста — хлеб.

— Понимаю, маэстро. Вы что-то меняете, и это что-то превращается в нечто иное. Так мы будем есть?

К моему великому облегчению, он разломил булку надвое и дал половину мне. Я благодарно вонзил в нее зубы. Пока мы жевали, в церковь к утренней мессе направились несколько пожилых женщин в темных одеждах. Одна из них сердито пнула спящего на паперти пьяницу — жертву Ла Сенсы, прошипела: «Ubriacone»[30] и, смерив осуждающим взглядом, торопливо проскользнула внутрь.

— От церкви не убежишь, — заметил синьор Ферреро. — Она в душах людей.

С набитым ртом и хлебными крошками на губах я вежливо кивнул. Мне казалось, что мы уже довольно наговорились о церкви. Меня больше волновали новые доверительные отношения, установившиеся между мной и наставником.

— Спасибо, что поверили в меня и рассказали о гностических Евангелиях. Я польщен.

— И что ты понял?

— Что Евангелия обладают большой силой и их необходимо сохранить.

— А еще?

— Что Бог внутри меня.

— Bene. — Старший повар откусил хлеб и задумчиво прожевал. Его кадык при этом подскакивал вверх и вниз. Наконец он снова заговорил: — То, что я тебе сказал, — спорно и рассуждать об этом небезопасно. Так что держи рот на замке. Ясно?

— Да, маэстро.

— Ты можешь отказаться учиться, если пожелаешь, и я тебе больше ничего не скажу.

Отказаться узнать больше? Ну уж нет! Как можно осторожнее я спросил:

— Маэстро, книга у вас?

Старший повар скривил губы, словно я задал ему трудный философский вопрос.

— Все не так просто.

— Нет?

Он откусил от горбушки и медленно прожевал.

— Скажем так, я вместе с другими обладаю некими сведениями.

— Вам может грозить опасность.

— Это зависит…

— От кого?

— Допустим, от тебя.

— Тогда все в порядке. Здесь вам нечего беспокоиться. Я вас никогда не предам.

— Надеюсь. — Синьор Ферреро положил руку мне на плечо и тихонько сжал. — Ты моя надежда, Лучано.

Я вспомнил о его дочерях. Елена была гордостью отца, двойняшками он восторгался, Наталье не мог нарадоваться. Но его надеждой стал я. Словно сын.

— Маэстро, — проговорил я. — Это для меня большая честь.

— Прекрасно. Так и должно быть. — Он протянул мне яблоко и спросил: — Ты знаешь историю об Адаме и Еве?

— О первых людях? — Я взял яблоко и вытер о рукав.

Старший повар кивнул.

— Она повествует о создании Евы из ребра Адама.

Странная выдумка. Она бы не понравилась ни одной из моих знакомых. Яблоко звонко хрустнуло под моими зубами. Синьор Ферреро откусил от своего и залюбовался белой мякотью.

— Историю об Адаме и Еве нельзя воспринимать буквально.

— Нет? — Я продолжал с наслаждением чавкать.

— Нет. — Наставник наблюдал, как я ем. — Она иносказание, как и все притчи Иисуса.

Я трудился над яблоком и думал: «Старший повар умеет выбирать фрукты, уж это точно».

— Ребра располагаются вот здесь, над сердцем, — легонько похлопал он себя по левой части груди. — В некоторых трудах, которые мне приходилось читать, утверждается, что рождение Евы из области сердца Адама означает духовное пробуждение. И это духовное пробуждение является началом человечества.

— Вот эта история лучше. — Я дошел до сердцевины и по давней привычке начал в нее вгрызаться.

— Согласен, лучше, — кивнул синьор Ферреро. — Но люди вольны пользоваться своей духовностью или нет. Вот почему за историей об Адаме и Еве следует история о дереве — древе познания.

Я проглотил огрызок вместе с косточками.

— Адам не хотел вкушать с древа, но Ева, его духовная сторона, убедила отведать плод познания. Понимаешь? Познания, Лучано. Так они пробудились от мрака и стали полноценными людьми. — Он посмотрел, как я вытираю яблочный сок с губ тыльной стороной ладони, и добавил: — Кстати плод, который они съели, был яблоком.

— Яблоком? — Моя рука застыла у рта. На коленях остались хлебные крошки, но яблоко исчезло без следа. Я чувствовал его тяжесть в желудке, оно уже стало частью меня. Если бы я задался вопросом, насколько голод к познанию всего на свете свяжет нас со старшим поваром, то в этот момент понял бы ответ. Я съел яблоко, и обратной дороги не существовало.

В ту ночь, когда все уснули, я пробрался на кухню и предпринял вторую попытку приготовить блюдо, которое поразило бы наставника. Я хотел, чтобы он убедился, что не зря поверил в меня. Разжигая кирпичную печь, я повторял себе, что чесноку не место в сладких блюдах, а масло на огне жирным слоем всплывает над сыром. Я был взволнован и чувствовал себя уверенно: на этот раз все должно получиться.

Я взял тройной сливочный сыр (по-прежнему не сомневаясь, что он послужит превосходной основой), добавил в него для сладости капельку меда и разбавил густыми сливками, чтобы можно было сбивать. С момента моего последнего опыта я успел заметить, что вино используется в основном для приготовления соусов и тушеных блюд, и по наитию плеснул немного миндального ликера. Я надеялся, что он придаст легкий аромат и не изменит белого цвета сыра. Вместо похожих на снулых рыбешек изюмин я бросил горсть толченого миндаля, решив, что он будет приятно похрустывать при еде и гармонировать с ликером.