Мэлори - Джош Малерман

Мэлори замирает и прислушивается.

До нее долетает обрывок разговора:

– …и начнем с нуля. Все изменится! Важно не только где мы живем, но и как! И качество общения!

Мэлори спрашивает себя: готова ли она все поменять. И понимает – нет, не готова, слишком сильны старые привычки.

Она идет дальше, ведет обеими руками по стенам. С правой стороны – то стена, то дверь. Снова голоса. Мэлори замирает. Слушает.

– …надо все же разузнать насчет ванны…

– …первый раз так долго в поезде.

Мэлори идет дальше. Думает о мертвых телах в грузовом вагоне. Им ничего уже не грозит, в отличие от остальных пассажиров.

Руки скользят по стене. Справа еще одна дверь.

– …больше никогда! Серьезно! Хватит с нас больших домов! Давай поселимся в самой крохотной лачуге во всем штате.

Мэлори идет дальше. Наталкивается на кого-то.

– Простите! – говорит она.

Тот, кого она толкнула, наверняка глазеет на нее с непониманием, как и обитатели школы для слепых. Чудачка в капюшоне и перчатках, с завязанными глазами, хотя все уверены, что повязка не нужна. Длинные штаны и кофта с рукавами. Шея защищена волосами.

Мэлори пытается пройти мимо, однако он опять преграждает путь.

Это точно «он», Мэлори чувствует. Он выше ее, с большим животом, пахнет по-мужски.

– Прошу прощения! – повторяет она.

Вероятно, пожилой. Примерно как отец. Мэлори помнит момент, когда впервые заметила, что папа постарел. Это случилось во время футбольного матча. Шеннон играла, а Мэлори с родителями была на трибуне. Команда Шеннон лидировала, и один из болельщиков предложил папе покидать мяч в кольцо на площадке рядом с полем. Папа согласился, и Мэлори стала наблюдать, как они играют один на один. Команда Шеннон пропустила мяч, и Мэлори переключилась на футбол. А когда снова взглянула на площадку, увидела не своего отца – самого сильного мужчину в мире, стройного и подтянутого, с густыми темными волосами, совсем как у нее. Она впервые увидела Сэма Волша – он лежал на земле и с болезненной гримасой потирал плечо.

К тому времени как Мэлори позвала маму, отец уже поднялся на ноги. Ему снова подали мяч. Он хотел было бросить его в корзину, но не стал. Вернул мяч сопернику и пошел к трибунам. Произнес, садясь рядом с Мэлори:

– Боюсь, я уже не в том возрасте.

Мэлори протягивает руку и кончиками пальцев дотрагивается до стоящего перед ней мужчины.

– Вы не могли бы… – начинает Мэлори и осекается.

Что ему нужно? А она о чем только думала? Так старательно оберегалась от тварей, что забыла – люди всегда были и всегда будут не менее опасны.

– Пропустите! – говорит она.

Человек не двигается.

Вдох. Пауза. Выдох.

Мэлори вспоминает обезумевшую рыжую Анетт. Как же не вспомнить? Ее свело с ума прикосновение твари. А вдруг не твари, а человека?

– Пожалуйста, будьте добры, пропустите! – повторяет она.

Может быть, человек слишком стар? Или он заснул? Или она ошиблась и он стоит к ней спиной. А глаза у него завязаны. Может быть, он глухой?

Мэлори не слышит никакого движения. Не знает, что еще сказать. Стучать в ближайшую дверь? Звать на помощь? Замереть и ждать, пока кто-нибудь пройдет по коридору и попросит человека подвинуться?

Вагон качается. Мэлори осознает – их жизни на волоске. Да и все в этом мире всего лишь пассажиры, которые толком не знают, куда их везут. Кто-то сказал, что они в безопасности, и они поверили.

На пути человек. Он преграждает путь к Тому и Олимпии. Он не двигается с места.

– Пожалуйста! – говорит она.

Нет, надо решаться. Нельзя бездействовать! Не для того она взяла детей, покинула дом и проделала весь этот путь, чтобы ее запугивал какой-то тип, которого она даже не знает. Никогда не видела. И вряд ли увидит.

И Мэлори решительно шагает вперед. Словно путь свободен. И правда – коридор пуст. Незнакомца больше нет. Мэлори не чувствует его присутствия. Не наталкивается на него. И ни на что другое.

Она останавливается, ощупывает пространство за спиной – от стены до стены. Мерно стучат колеса, она делает еще шаг. Вытягивает руки. Никого. Проходит до конца коридора и обратно. От края до края. Двери купе закрыты и были закрыты – она уверена, так как не слышала, чтобы их кто-то открывал. Мэлори принюхивается. Остался запах человека, мужчины. Она помнит ощущение его тела. Крупный, немного похож на отца.

Мэлори задирает голову, будто он мог спрятаться под потолком. Снова проходит коридор до конца. Теперь перед ней ряд закрытых дверей, за ними выход. Затем следующий вагон. Снова выход. И так далее.

Мэлори прислушивается. Из купе доносятся голоса.

– Он сказал, что поймал тварь.

– Как это «поймал»?

– Я встретил его между вагонами.

– Кого?

– Он говорит – тварь в одном из гробов в грузовом отделении.

Мэлори инстинктивно ускоряет шаг. Вот она уже в следующем вагоне. Она ощупывает вытянутыми руками путь, в ней столько страха и воспоминаний, что кажется – стало еще темнее. Выходит, все эти годы было светло, а теперь она услышала нечто сквозь закрытую дверь чужого купе – и свет погас навсегда.

Сказал, что поймал тварь.

В одном из гробов в грузовом отделении.

– Том, – бормочет Мэлори. – Олимпия…

Она почти не дышит от ужаса. Она идет вперед. Ее несет поезд.

Поезд, придуманный не ей.

Пространство, которое кто-то считает безопасным.

– Из купе не выходить, пока не доедем до места! – говорит Мэлори.

Она до сих пор в капюшоне, повязке и перчатках. Дети тоже – она проверила. Она даже не просит их повторить приказ – поймут по суровому тону, что дело серьезное.

Или не поймут?

– Что случилось? – спрашивает Том.

Разумеется. Том обязательно переспросит. Будет спорить. Мэлори пересекает купе и подходит к сыну вплотную. Он должен понять – сейчас не до шуток.

– Какая разница? Я сказала: не выходить – значит не выходить!

– Но, мама…

– Все, Том!

Сказал, что поймал тварь.

Какой ужас! Переписчик тоже упоминал кого-то, кто утверждал подобное. И в бумагах, которые он оставил, есть истории о пойманных тварях. Индиан-Ривер находится в Мичигане. Совсем близко. Новый мир сродни Дикому Западу – здесь так же чинят беззаконие и любят похвастаться удалью. Вряд ли хоть слово из этих россказней правда. Однако хорошему человеку не придет в голову хвалиться поимкой твари, даже в шутку.