Все, что получает победитель - Дарья Всеволодовна Симонова

его Славой, потому что в имени «Свят» слышится святость, а это нехорошо, потому как гордыня…

И он сдался. Он решил, что ошибся в своих тонких психологических прогнозах. И на самом деле она с Шуриком. Ведь, конечно, он ни в какую Ригу не поедет. Зачем ему там быть, если снова нашлась женщина, готовая его приютить. Он продолжит свои иезуитские издевательства над ней, но теперь станет доступней. И возможно, даже начнет выполнять какие-то ее поручения. В общем, все возвращается на круги своя. А Свят поедет в свой вздорный городишко. Если он попросит, то, пожалуй, его пустят там на ночлег. На большее он не претендует. Просто ухнуть в прохладный омут прошлого. Ему стало слишком жарко в столице.

Вошла Римма с новой порцией текущих вопросов. И Святослав Борисович, взбодрившись, начал диктовать ей ценные указания, касающиеся их драгоценного детища. Пусть изнурительные завершающие аккорды возьмет на себя деятельная и верная помощница. Она справится. А ее босс слишком устал. Кому только он не дурил голову в последнее время, как только мозги не пудрил… чуть ли не наркобароном в шутку себя называл — и вся эта клоунада, чтобы ему дали возможность выпрыгнуть из коротких синтетических душных штанишек журналистики в океан писательских мук…

И ведь чуть было в убийцы не записали! Он и сам не рад, что ввязался в эту аферу. Какой ценой нынче издаются книги…

… Дина положила трубку и поняла, что она то ли умерла, то ли освободилась. Где-то за обманчивыми стеклянными туманами сознания она понимала, что их связь — просто приятный сон. Связь со «Святым Славой», как она про себя усмехалась, потому как больше усмехаться об этом было не с кем, — она теперь почти не делилась личными подробностями. Да и чем делиться, когда все идет хорошо… Все идет хорошо, когда вот-вот расстанешься! Чудная ирония… Она, так сопротивлявшаяся отцу, теперь почти во всем его слушалась. «В своих суждениях о мире ты исходишь из того, что говорят люди! Исходи из того, что они делают. И важно, что делаешь ты!» — вот главная папина мантра. Но как разгадать убийство, если все уже сделано до тебя? Только слушать, что говорят, и делать выводы. Может, она заскучала, и ей захотелось поиграть в мисс Марпл? Вроде нет, вроде по-честному распростилась с Шуриком и уверила себя в том, что испытала облегчение. Что со Славой она, наконец-то, красиво постареет. Расфуфырится в статусе, который сообразен ее возрасту. Решение вне всякой логики, конечно, в чем ее убедили юбилей и Слава, уснувший на работе, в обнимку с блудливой журналистской музой. Но гораздо важнее колкое чувство, что присела на чужое место. Есть такие бывшие жены, которые не уходят насовсем. На их место претендовать не стоит — не усидишь. Обидно, что Дина ни на двух, ни одном стуле не усидела. «Победитель тумбочек» тоже ей не простит обиду. С какой мнимо рьяной заботой он сообщил ей перед отъездом в почему-то Ригу, что просто хочет ее успокоить. Они встретились у входа на выставку привезенных из Европы средневековых шедевров, но неожиданно обнаружили очередь, а стоять на жаре не хотелось. Предали искусство — и по-мещански сели в кафе. Шурик впервые вызвался платить за обоих. И заказал не сухарики какие-нибудь в своем даосском стиле с подспудным девизом «презираю обжор-буржуев», а целый блинчик с икрой! В летнюю жару. Это уже походило на пир Валтасара.

Дина ломала голову, почему Рига: для вранья как-то мелковато, а для правды причудливо. Но надо было не отвлекаться, а слушать, и тогда бы не пришлось переспрашивать, тем самым еще больше обижая Шурика, который, в отличие от нее, не просто играл в разведчиков, а знал, кто убийца. А все потому, что некая Гуля, гадательница на кофейной гуще, — то есть на Таро, простите великодушно! — разглядела шведский флаг. Как группу крови — на рукаве!

Шедевральное успокоение.

Дина не удержалась и стала потешаться над бедным догадливым Йориком, напевая бодрую пионерскую песню про коричневую пуговку. Кто был в пионерских лагерях, тот подпоет, конечно: песенка про наблюдательного мальчика, узревшего в дорожной пыли пуговицу американского шпиона! Ничего не могла с собой поделать Дина — навеяло… Итак, искомая Гульфия узрела кого-то, звонящего в дверь Марты в день убийства. И этот кто-то был одет — «на одежду у Гули прекрасная память!» — в рубашку поло, а на рукаве у него был флаг какой-то скандинавской страны… И вот тут Шурик гениально опознал свой подарок!

«Конечно, дорогой, чтобы ты подарил кому-то подарок — редчайший прецедент! В лучшем случае это будут уцененные цветы с вечернего рынка или шляпная булавка, украденная на винтажном вернисаже. Причем хоть бы соврал, что купил!» — ерничала про себя Дина. Но Шурик был неколебимо уверен, что это именно та одежка, которой он разжился… в Санта-Кларе! Сколько Дина ездила по Европе — ни разу в жизни ей не доставались протестантские дары. Может, конечно, ей просто в голову не приходило присоседиться к раздаче для бедных? А Шурик раз побывал — и пожалуйста! На ловца, как говорится, и зверь бежит. Но правдоподобным было хотя бы то, что он рубашонку не купил за кровные кроны, а она досталась на халяву. Тогда расстаться с нею было проще!

А кто был осчастливлен шведским подарком? Таинственный поставщик Святушки. Коллега, давний приятель, химик и Парацельс нашего местечка! Получи, фашист, гранату. Святой Слава, не в пример Святой Кларе, опасный человек. Наркотой, значит, балуется. Дина, конечно, пробовала ослабить остроту и рационально недоумевать, почему же тогда секретного алхимика одаривает не Слава, а Шурик. Наверное, у самого рыльце в пушку. Но шутка не удалась. Ответом была тяжелая, как мокрый песок, пауза. А потом он ответил:

— Когда у отца были сильные боли, его не брали эти поганые лекарства, которые прописывали наши так называемые доктора. Я шел к этому Славиному алхимику, как ты его назвала, и он давал мне то, что спасало… хотя бы на время.

Невозможно терпеть боль сутками. У тебя кто-нибудь умирал? Ты видела мучения? И каким счастливым становится человек, когда боль вдруг проходит. Даже если знает, что скоро умрет. Но скоро — это такое неопределенное понятие. А целый день прямо сейчас — подарок. Папа радовался, как ребенок. Ему было совершенно все равно, что ему вкатили, он даже не спрашивал, — близость конца не убила в нем солнечного пофигиста. Даже учеников своих к себе звал, что-то торопился им передать. Он же до