Книжный магазинчик прошлого - Эми Майерсон

– Спасибо, что столько рассказали о моем дяде, – воскликнула я и пожала ему руку.

– Билли был хорошим человеком, но жил всегда внутри своей головы.

Джон помахал на прощание, и мы разошлись.

Сев в машину, я перечитала новую загадку.

«Что бы ни случилось, я знала, что выживу. Более того, я знала, что продолжу работать. Выживать – значит, перерождаться вновь и вновь. Это нелегко, к тому же это всегда больно. Но или так, или смерть».

Я постаралась представить, как эти слова произносит Билли, но вместо этого слышала другой голос, тоже очень знакомый. «Я выжила. Это было нелегко. Другого выбора нет». Слова идеально ложились под мамин нежный, спокойный тембр. Я еще раз взглянула на листовку. 17 и 20 февраля 1986 года, спустя несколько месяцев после моего рождения. Вероятно, Эвелин умерла где-то в промежутке между 1984 годом, когда открылись «Книги Просперо», и конференцией доктора Кука. Наверное, я была еще совсем маленькой, а мама никак не могла справиться с ее смертью. Со временем она научилась скрывать свою боль, и все же, почему она никогда не говорила со мной об Эвелин? Почему ее фотография никогда не стояла на книжной полке в гостиной, рядом с фотографиями других покойных, но не забытых родственников – маминых родителей, папиного брата.

Почему же мы не вспоминали и об Эвелин?

Сколько я себя помню, каждое воскресенье мои родители мариновали мясо, разжигали гриль и завершали выходные очередным выпуском «Пикника с семьей Брукс». Неважно: дождь ли на улице или палящее солнце. Хорошо ли мы себя чувствуем или нет. Дома ли я или на другом конце страны. Каждое воскресенье они следовали своей традиции.

Я ждала маму во дворике. По всему участку цвели мамины розы. Десятки оттенков красного захватили лужайку. На дереве авокадо, как это всегда бывало в конце июня, появлялись плоды – маленькие шарики размером с оливку.

Мама подошла ко мне с двумя бокалами вина. Ее кудрявые волосы, достающие до плеч, красиво развевались на ветру. Она была в старой папиной футболке поло и шортах цвета хаки – ее обычная одежда для работы в саду. Я пыталась представить прежнюю маму: Сьюзи, с ее гладкими, выпрямленными волосами, вокалистку Lady Loves, которая очаровала папу своей строптивостью и сбивала Джона Кука с ритма. Сьюзи, одно только присутствие которой в коридоре рядом с классом биологии могло напугать Билли и заставить спрятать в карман собственноручно сделанную лягушку для Эвелин. Но когда она, встряхнув кудряшками, подошла ко мне с бокалами розового вина, я увидела свою маму со спутанными от панамки мягкими локонами и покрасневшими от палящего солнца щеками.

– Шефердия красиво цветет в этом году, – сказала я и взяла бокал. Дерево покачивало забор, а перед ним красовались кусты роз. На траве виднелись опавшие разноцветные лепестки.

– Не знала, что ты разбираешься в ботанике, – ответила мама.

– Я уже столько лет твоя дочь, что вполне могу отличить это дерево от чайно-гибридных роз.

Она вздрогнула, и я почувствовала, что атмосфера между нами слишком напряженная для саркастических шуточек. Я хотела, чтобы она заботливо убрала мне за ухо прядь, упавшую на лицо, но она держалась очень отстраненно.

Палящее солнце раннего вечера никак не унималось. Я нашла убежище в тени веранды, и мы уселись за стол на крыльце.

– Как там у Джоани? – спросила мама.

– Я переехала в квартиру Билли. Домик Джоани тесноват для гостей.

– Странно, наверное, жить там?

– Немного, – призналась я.

– Ты же помнишь, что всегда можешь вернуться домой?

– Помню.

Мы смотрели на безоблачное небо, попивая вино и избегая зрительного контакта. Я все еще думала о рассказе доктора Кука, как он вздрагивал от одного воспоминания о маме. Будучи подростками, Джон и Билли боялись ее. Я помню запуганный взгляд Билли, когда она накричала на него в мой двенадцатый день рождения. Он и во взрослом возрасте не мог с ней сладить. Но я никогда ее не боялась. Я и сейчас ее не боялась.

– Как так получилось, что ты никогда не упоминала об Эвелин?

Мама разглядывала плескавшееся в бокале вино, мерцающее на солнце рубиновым цветом.

– Не нашлось повода.

– Но она была твоей лучшей подругой!

– Была.

– И женой Билли?

– И женой Билли.

– И тебе не кажется странным, что я никогда о ней не слышала?

Мама сделала небольшой глоток, задумавшись.

– Возможно, – в конце концов, призналась она, а потом посмотрела на свои наручные часы и поднялась. – Что ты хочешь от меня услышать? Я не могу говорить об этом. Мне нужно было жить дальше, вот и все.

Она с нахмуренным выражением лица скрылась за дверью, но я прошла следом за ней на кухню.

– Каким был Билли после ее смерти? Насколько я помню, от него всегда немного веяло грустью.

– Тебе он казался каким-то волшебным. – Мама открыла духовку и положила на верхнюю подставку стеклянное блюдо с картофелем.

– Это из-за Эвелин он был таким печальным?

– Он вообще был тем, кем был, только из-за Эвелин.

Ее лицо скрывалось за дверцей духовки, и мне оставалось лишь догадываться, с какими чувствами она это произносила. Закрыв духовку, мама поднялась на ноги и настроила таймер на сорок минут.

– Хочу принять ванну перед ужином. Скажешь папе, чтобы он поставил мясо минут через десять? – Она указала взглядом на гараж, откуда доносилось жужжание шлифовального станка.

Я пошла за ней к лестнице.

– Почему ты не хочешь поговорить со мной?

Мама остановилась и посмотрела на меня с высоты нескольких ступенек.

– Родная, я весь день возилась в саду. Можно я искупаюсь перед ужином?

– Но ведь здесь все свои. Ты можешь хоть с перепачканным лицом сидеть. Можешь не снимать свою рабочую одежду. Да и вообще прийти голой. Можем стать семьей нудистов!

В обычное время мои слова бы ее рассмешили, но в этот раз она только холодно ответила:

– Мне нужно немного побыть одной.

Она быстро поднялась по ступенькам и исчезла за дверью своей спальни. Со стены донеслось журчание воды в трубах. Я представила, как мама большим пальцем ноги проверяет температуру перед тем, как зайти в ванну. Интересно, думала ли она обо мне или Эвелин? Она, возможно, и пережила ее смерть, но явно не смирилась с ней.

– Пап! – закричала я, постучав в дверь гаража. – Папа!

Рев шлифовального станка не прекращался. Я открыла дверь. Папа стоял у дальней стены и обрабатывал книжную полку. Я ему помахала рукой, чтобы он меня заметил, и, выключив машинку, он снял защитные очки.