Синдром Е - Франк Тилье

По мере того как Нахед называла ключевые места действия, комиссар находил их на карте и помечал цветными кнопками. Тела жертв были обнаружены на расстоянии примерно пятнадцати километров одно от другого, и располагались они по дуге окружности, замыкающей в себе город с пригородами. Квартал тряпичников на северо-востоке, берег Нила в том месте, где река на северо-западе раздваивается, – в пяти километрах от полицейского участка, – белая пустыня на юге. Все девочки из бедного или беднейшего класса населения, все учились в школе. Нахед знала Каир как свои пять пальцев. По одному только номеру школы она точно определяла, где, в каком квартале, эта школа расположена. Шарко заинтересовался огромным пространством, которое занимали самые большие в мире цементные заводы, поблизости от которых обитала при жизни одна из жертв.

– Вы упомянули, со слов Нуреддина, нелегальный квартал рядом с цементным заводом. Поясните, что это за квартал.

– Это даже не квартал, а несколько кварталов времянок, построенных для себя бедняками, не учитывавшими, естественно, ни принципов современной городской архитектуры, ни возможностей современного коммунального хозяйства. Там нет никаких удобств: нет питьевой, да и просто сколько-нибудь очищенной, воды, нет канализации, никто не убирает мусор. В Египте много таких кварталов, и города сильно разрастаются за их счет. Государство строит ежегодно около ста тысяч домов – главным образом для людей с низким и средним уровнем дохода, тогда как с учетом демографического роста требуется семьсот тысяч.

Она говорила, он записывал. Записывал все подряд: имена и фамилии девушек, названия мест, где были обнаружены трупы, географическое положение…

– А скажите, такие кварталы можно назвать трущобами?

– Хуже трущоб Каира не придумаешь; для того чтобы поверить в существование подобного, надо их увидеть. Вторая жертва, та, которую звали Бусайна, жила неподалеку от одного из трущобных районов.

Комиссар снова вгляделся в снимки, он рассматривал лица, отыскивая физические особенности. Он отказывался верить, что три смерти подряд – простое совпадение, дело случая. Убийца перемещался по городу, чтобы попасть из одного квартала в другой. Три девушки из бедных семей, не сказать чтобы хорошенькие, скорее такие, что не привлекают внимания… Почему именно эти три? Может быть, убийца по роду деятельности привык находиться рядом с бедняками? Может быть, он раньше встречал этих девушек? Что-то общее… у всех трех обязательно должно найтись что-то общее, что-то, что их связывало.

Часом позже Нахед взялась за протоколы аутопсии – тексты узкоспециальные и потому особенно трудные для перевода. Она зачитывала только основное, в том числе сведения о том, что во всех трех случаях в телах жертв были обнаружены следы мощного обезболивающего: кетамина. Что касается времени смерти, опять-таки во всех трех случаях это была глубокая ночь. А самым, пожалуй, интересным из всего услышанного стали для Шарко заключения о причинах смерти. По мнению египетских судмедэкспертов, многочисленные ножевые ранения были посмертными, а погибли девушки из-за того, что им вскрыли черепа и, конечно же, изъяли мозг и глазные яблоки.

То есть получалось, что верхушки черепов отпиливали у еще живых девушек, а ножом их кромсали только потом…

Нахед замолчала, глядя пустыми глазами, вид у нее был мрачный. Шарко вытер лоб платком, теперь он хорошо представлял себе сценарий убийства. Сначала, вечером, преступник должен был похитить девушку, ввести ей каким-то образом обезболивающее, увезти с места похищения и только затем, взяв в руки свое смертоносное орудие, приступить к самому ужасному. Чем он был вооружен? Совершенно точно: медицинской пилой, скальпелем для вылущивания глазных яблок и ножом с широким лезвием, чтобы наносить раны. У него наверняка была машина, он прекрасно ориентировался в городе и, скорее всего, заранее намечал маршруты. Почему… или зачем он уродовал тела post mortem?[12] Непреодолимое стремление лишить свою жертву признаков принадлежности к человеческому роду? Жажда обладания? Или он чувствовал такую страшную ненависть, что выплеснуть ее мог только в акте окончательного разрушения?

Как ни тяжело было работать в этой душегубке, комиссар выкладывался полностью, сопоставляя полученные здесь и во Франции данные. Из сравнения выходило вот что: здесь, в отличие от Граваншона, речь шла все-таки о ритуале, здесь имело место организованное преступление и здесь преступник не старался спрятать тела. К тому же убийца вскрывал черепа еще живых жертв, что и стало причиной смерти. Во Франции причиной смерти почти у всех стали пулевые выстрелы – хаотичные, если опираться на выводы трассологов о местах проникновения пуль в тело. Да, и не забыть о тщательности, с какой были обработаны граваншонские останки: об отрубленных руках, вырванных зубах.

Две серии убийств – по ряду признаков близких, но далеко отнесенных одна от другой в пространстве и во времени. Существует ли реальная связь между ними? А если он с самого начала идет по ложному пути? А если – может ведь такое быть, в конце-то концов! – свою роль в этой истории сыграл случай? Шестнадцать лет… шестнадцать долгих лет…

Нет, не может все это быть делом случая! Шарко нутром чуял неуловимую связь между сериями: и тут и там в наличии одно и то же дьявольское стремление добраться до двух самых важных органов человеческого тела и изъять их – изъять мозг и глаза.

Почему три девушки – в Египте?

Почему пятеро мужчин, среди которых один азиат, – во Франции?

Шарко проглатывал одним духом воду, которую ему регулярно подавала переводчица, и все глубже погружался в преисподнюю. Египетский бог солнца Ра при этом методично поджаривал ему спину, он истекал по́том. Снаружи бушевал песчаный ад, снаружи были пыль, москиты, и он томился, он тосковал о своем номере с кондиционером и противомоскитной сеткой.

К несчастью, остальные документы оказались чистейшим вздором, пустой болтовней. Расследование вели спустя рукава. Показания свидетелей – родителей, родственников, соседей, – хотя на них и стояла печать прокурора, представляли собой всего лишь несколько разрозненных листочков бумаги, заполненных от руки. Две девушки возвращались с работы, третья шла домой из квартала, где обычно выменивала козье молоко на ткань. Был еще список опечатанного имущества – совершенно бесполезный. Похоже, в этой стране дела об убийстве ведутся примерно так, как во Франции – дела о хищении радиоприемника из машины.

И именно здесь, он чувствовал, что-то не срасталось, что-то было не так…

– Скажите, а хотя бы в каких-нибудь документах вам встречалось имя Махмуда Абд эль-Ааля? Стоит ли где-то, кроме этих нескольких страничек, его подпись? – спросил комиссар у Нахед.

Та быстренько просмотрела исписанные листки и покачала головой:

– Нет. Но вы не удивляйтесь тому, что дело выглядит легковесным. Здесь досье всегда такие, потому что бумагам предпочитают действия. Размышлениям – репрессии. Тут все делается вкривь и вкось, все разъедено коррупцией. Вы даже представить себе не можете, до какой степени.