Ключ - Саймон Тойн

Вто-ро-за-ко-ни-е

От-кро-ве-ни-е

Не-фи-ли-мы[44]

Вот сам Дик и был таким — нефилимом — исполином из легенд, о них упоминает книга Бытие. Создание Божье. Страж.

Он и сейчас, сидя в полутьме салона самолета, был бдительным стражем. Подлокотники сдавливали ему ноги, колени упирались в переднее сиденье, но он не обращал внимания на эти неудобства. Как только девушка окажется дома, она почувствует себя в безопасности — вот тут-то он и нанесет ей удар.

Именно тогда он отнимет у нее все слова и заставит замолчать навеки.

Габриель бросился бегом к больнице. Как только Аркадиан сообщил ему, что кто-то уже интересовался списком пассажиров, он все понял. Темные силы католической церкви действовали слаженно, чтобы обрезать все ниточки: сначала его, потом Лив, а затем и его мать.

Он сосредоточил внимание на ритме ног, раз за разом отталкивавшихся от асфальта, и каждый шаг приближал его к цели. Добежав до угла, он свернул на улицу Асклепия.[45]Бежать по улице — не самое безопасное дело, раз уж его фото появилось в выпусках новостей, однако Габриелю приходилось сочетать осторожность с быстротой. Новый поворот — уже пройдена треть пути. Он старался держаться у самых домов. Впереди — перекресток, над которым вздымается новый корпус больницы, от его мокрых стен отражается свет. Габриель скользнул взглядом по окнам верхнего этажа и, приблизившись к перекрестку, замедлил шаг — сейчас нужно быть особенно острожным, потому что он выйдет на центральную улицу, где могут дежурить полицейские патрули. За несколько метров до перекрестка он и вовсе остановился, спрятавшись в тени.

Главный корпус больницы растянулся на целый квартал. С одной стороны к нему вплотную примыкало старое здание, самое первое, с другой же крытая дорожка вела к сравнительно небольшому каменному корпусу, который по виду напоминал средневековый замок. Это и есть старый корпус психиатрического отделения, где находится, по словам регистраторши, его мать.

Мимо, шелестя шинами, пролетел автомобиль, и Габриель воспользовался шумом, чтобы заглушить свои шаги по лужам. Он стремительно перешел на другую сторону улицы. Окна первого этажа были забраны решетками, как и большие двери, когда-то служившие главным входом. Высоко в торце здания ясно виднелась платформа лесов, с которой строители поднимали свои материалы, но свисающих с нее веревок, по которым можно было бы взобраться наверх, Габриель не увидел — их свернули и закрепили на стойках. Сбоку от лесов окна были темными — но не все. В двух горел свет: одно находилось в середине этажа, другое — в самом конце. Оба на четвертом этаже. В регистратуре сказали, что Катрина лежит в палате 410. Габриель сделал ставку на окно в средней части. Он все еще тяжело дышал, но понемногу успокаивался, потому что хотя бы установил, где искать маму.

А потом он почувствовал, как задрожала земля.

Сначала он принял это за гром, грянувший из-за туч, но под ногами послышался гул, будто там проходил поезд метро. Тогда Габриель понял, что происходит.

Пошатываясь, он отступил подальше от ближайшего здания; земля под ногами ходила ходуном — по городу катилась волна землетрясения. Габриель, широко расставив ноги, остановился на середине дороги и, уклоняясь от летевших сверху кирпичей, посмотрел на окно четвертого этажа. Дрожь земли нарастала, шум усиливался — приведенные в действие землетрясением, заревели сотни сирен охранной сигнализации на машинах и в домах. Когда шум и дрожь достигли максимума, в городе погасло электричество.

Как только наступила внезапная тьма, больница наполнилась перепуганными воплями, долетавшими из главного корпуса.

Ульви сумел упереться в стену, которая дрожала, норовя оттолкнуть его от себя. Послышался громкий треск: что-то тяжелое упало на пол в одном из недавно отремонтированных отделений. На улице, словно вырвавшийся из клетки дикий зверь, завывали на разные голоса сигнализационные сирены. Для Ульви этот звук означал одно: пришло время действовать.

Когда землетрясение закончится, на всех обрушится куча дел, к тому же люди будут растеряны. И если вдруг прозвучит сигнал срочного вызова, никто сюда не прибежит. При землетрясении происходит много несчастных случаев: рушатся дома, вылетают из окон стекла, искрят порванные провода. Лучше не придумаешь. Надо только избавиться от полицейского. Ульви не отходил от стены, пока все здание не перестало содрогаться. В наступившей тишине далекие крики стали более громкими, к ним присоединились тревожные звонки всевозможного медицинского оборудования, доносившиеся из всех отделений больницы.

Осмотревшись, Ульви заметил впереди фигуру полицейского: тот отпустил дверь, за которую держался, и вышел в наполнившийся пылью коридор. Он присматривался к неяркому свету ламп в дальнем конце коридора, откуда доносилось больше всего шума. В главном корпусе, несомненно, работала автономная система электроснабжения, но в коридоре по-прежнему было темно.

— Думаете, нам нужно заняться освещением? — спросил у него Ульви, двинувшись по коридору к свету. — Должен же кто-нибудь включить свет и здесь.

— Не нужно. — Полицейский преградил ему путь. — Оставайтесь в отделении, зайдите в палаты. Проверьте, не пострадал ли кто.

Ульви замер на месте, устремив взгляд на полицейского, который бодро зашагал вперед и вскоре исчез за углом. Священник улыбнулся. Он ни разу не видел, чтобы полицейский входил в палату монаха, и теперь, чтобы остаться здесь в одиночестве, сделал ставку на мелькнувшую у него догадку. Если уж полицейский не заходил в ту палату днем, то ни при каких обстоятельствах не станет делать этого в кромешной тьме. Ульви потому и предложил пойти посмотреть, что там с освещением, чтобы полицейский вызвался сделать это сам. Так оно и вышло, и в результате Ульви остался один. Монах достал из кармана ключи от палат и при свете мобильного телефона отыскал тот, на котором значился номер 410.

«Женщины — прежде всего», — подумал он и двинулся в темноте к дверям палаты Катрины Манн.

Габриель поднял голову и посмотрел на здание больницы. Оттуда доносились крики испуганных пациентов, вплетавшиеся в тысячи шумов потрясенного и растерянного города.

Главный корпус был освещен неярким оранжевым светом аварийных ламп, остальные корпуса тонули во тьме. Взгляд Габриеля задержался на черном квадрате, который, как он предположил, был окном палаты Катрины. Если бы мать подошла к окну, тогда бы он знал, что у нее все в порядке. Позади него на улицу свернул автомобиль с включенными на полную мощность фарами. Не сводя глаз с окна на четвертом этаже, Габриель отступил дальше в тень. Машина подъехала ближе и свернула на следующем углу, осветив на мгновение затемненное здание. В эту секунду Габриель успел заметить, что у окна на четвертом этаже кто-то стоит. В такой темноте много не увидишь, но Габриель разглядел белую полоску воротника сутаны, и этого было достаточно, чтобы почувствовать опасность. Конечно, священник мог пройти по палатам, чтобы успокоить больных. Даже неизвестно, кто именно лежит в этой палате. Но Габриель не хотел рисковать. Цитадель уже пыталась заткнуть ему рот, а на Лив сейчас идет охота, это он знал наверняка.