Навстречу ветру - Анхелес Касо

Бигадор продолжал кричать:

— Ты хоть понимаешь, что для тебя важно? — он поднял кулак и держал его так, угрожая, очень близко к ее лицу. — Будешь продолжать меня доставать? Говори! Будешь?

Сан пошевелила головой и прошептала:

— Нет…

Голос мужчины смягчился:

— Хорошо. То-то же.

Он отпустил ее. Потом направился к двери и вышел. Сан села на диван. Она была опустошена. Она могла только осмотреть свое тело. Ей было важно только убедиться, что она не чувствует резкой боли в животе. Что на диванной подушке нет следов крови. На улице припарковалась машина и стала сигналить. Из открытых форточек звучала кизомба. Сан повторяла, подпевала очень тихим голосом: подойди ко мне, моя негритянка, подойди ко мне, если ты придешь, я буду подушкой из песка, одеялом из звезд, подойди ко мне. Скула стала пульсировать. Плоть стучала под кожей. Она медленно ощупала ее кончиками пальцев. В конце концов, она приложила к скуле руку. Рука была ледяная. Приятный холод на горячей скуле.

Ей нужно было позвонить Лилиане. Лилиана приедет за ней и проводит в больницу. Только Лилиана могла вытащить ее оттуда и построить мост, который приведет Сан обратно в реальный мир, в жаркое и влажное лето, к радости ребенка в ее теле, к шоколадному мороженому, которое она так любила есть в полдень, к утешительной тени деревьев, ко всем планам, надеждам и упоительным моментам удовольствия, которыми должна полниться жизнь беременной женщины. Прочь от красной пещеры страха, от угроз, тревог и удушья.

Но Сан не могла ей позвонить. Лилиана же предупреждала ее. Она почувствовала что-то в Бигадоре, возможно, какое-то движение, скривленный на левую сторону рот, щель между губами, через которую видно зубы, и будоражащий отблеск в глазах. С самого начала она ей говорила, что не стоит ему доверять. И каким-то образом пыталась ей это повторить несколько раз за последние месяцы.

Они виделись всего пару раз с тех пор, как Сан забеременела. Она не могла видеться с Лилианой чаще, потому что Бигадору ее подруга не нравилась.

— Эта твоя подруга, — говорил он, — что она из себя представляет? Она очень напрягает меня своими феминистскими темами. Относится ко мне ужасно, как будто я чудовище какое-то.

Сан пыталась убедить его, что это не так, хотя знала, что Лилиане не очень-то по душе этот мужчина. Но Бигадор настаивал на своем. Он отказался идти на два или три ужина, которые Лилиана устроила у себя дома, и к себе тоже не приглашал.

— Я бы предпочел, чтобы ты не общалась с ней, — заявил он в конце концов. — Она заразит тебя своими идеями, а эти идеи не годятся ни для жены, у которой есть муж, ни для матери, которой ты вскоре станешь.

Сан не хотела отказываться от своей подруги. Эти отношения имели для нее большое значение. Когда они с Ли-лианой были вместе, вокруг них как будто формировалась атмосфера, напоминавшая о детстве, как будто они были двумя девочками, шагающими, держась за руки, по вулканической почве Кабо-Верде и рассказывающими друг другу о своих маленьких желаниях. Сан решила, что будет продолжать видеться с Лилианой, ничего не говоря об этом Бигадору. Тем не менее, это не сработало. Дважды они договаривались встретиться в обеденное время. Сан стала переживать, как будто она делала что-то плохое, и у нее было такое впечатление, что Бигадор может в любой момент зайти в кафе. Поэтому она стала выдумывать отговорки. То ей надо было к врачу, то встретиться с кузиной своей матери, то помочь пожилой клиентке убраться в квартире. Лилиана отлично понимала, что происходит, и не требовала объяснений. Даже так, она звонила в булочную два или три раза в неделю, и повторяла одно:

— Как у тебя дела?

— Очень хорошо, с каждым днем я все толще.

— Все хорошо? — и это «все» как будто бы вмещало целую вселенную.

— Да-да, все отлично. Никаких проблем.

— Ты знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать, если нужно будет. В чем угодно. И днем, и ночью.

Сан становилось очень грустно от этих слов, как будто они были предзнаменованием чего-то неопределенного и опасного, чего она ни за что на свете не хотела бы допустить. Но в то же время они ее успокаивали: она была уверена, что Лилиана будет рядом, если невообразимое нечто все-таки случится. Потом они говорили о чем угодно: о последней фотосессии Лилианы, о последней книге, которую она читала, или о кофточках, которые обе подруги терпеливо вязали для малыша, — Сан медленно, спокойно сидя на своем стуле в булочной, пока ждала покупателей, а ее подруга — по ночам, наспех, вывязывая и распуская снова и снова одни и те же петли, на которых постоянно ошибалась.

Сан не могла ей звонить. Она соврала ей. Сказала, что любит Бигадора зато, что он нежный и заботливый, как ребенок, надежный и спокойный, как мужчина в летах. А теперь она не знала, любит ли его. Сан была уверена только своем желании, чтобы он исчез, как грозовые облака, когда их разносит ветер. Чтобы ему пришлось уехать в Анголу по какому-нибудь срочному делу, и чтобы он так и не вернулся. Чтобы его поглотила земля.

Она даже не знала, почему его так любила раньше. Наверное, потому, что он обманул ее и заставил поверить, что он такой на самом деле. А может быть, потому, что она перепутала его тело с душой и решила, что необыкновенная красота его возвышающегося мужского достоинства — достаточное подтверждение его добродетели. Вероятно, потому, что ей было необходимо кого-то любить и пребывать в уверенности, что кто-то любит ее. Сан всегда подозревала, что любовь может быть чем-то сумбурным и опасным, уловкой самой ироничной стороны жизни с тем, чтобы загнать ее в угол, заставить прижаться к стене и превратить ее в отличную мишень, в которую втыкались бы ядовитые стрелы и острые дротики. Ей следовало бы послушаться того голоса, который звучал из глубин сознания.

Сан не могла позвонить Лилиане. Ей было стыдно. Ужасно стыдно за то, что позволила этому мужчине зайти так далеко. За то, что любила его так сумасбродно и доверчиво. За то, что забеременела от него. И за то, что думала, желала, мечтала сейчас, в этот самый момент, чтобы он пришел в раскаянии, упал бы ей в ноги и молил о прощении, чтобы он снова стал хорошим Бигадором времен начала их отношений. Ее настоящим любимым.

Сан осознала, что она одна. И одиночество было похоже на гору пепла, которая закрывала глаза и имела дурной вкус. Она пошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Вся левая сторона ее лица покраснела и опухла. Только тогда Сан почувствовала, как сильно она болит, как будто ее резали ножом, и ее стошнило.

Когда Сан приехала в Мадрид, Андрэ было чуть больше года. Это был замечательный малыш с огромными темными глазами и очень густыми курчавыми волосами. Но самое главное, он был веселым, как щенок, все время бегал, пытался без конца говорить и двигал своим маленьким тельцем, как только слышалась какая-нибудь мелодия.

С ним Сан забывала обо всех своих печалях. Уже в день его рождения, как только ей приложили сына к груди, когда он двигал губами и пытался глядеть на нее своим спокойным и полным благодарности взглядом, Сан почувствовала, что кровь легче течет по ее венам, тело становится легким, несмотря на все усилия, которые ей пришлось приложить.