Влияние морской силы на историю. C предисловием Николая Старикова - Альфред Тайер Мэхан

Всякая правильность строя была после того потеряна. «В этот момент, – говорит очевидец, – представлялось необыкновенное зрелище, ибо все были разделены, – английские суда так же, как и наши. Но, к счастью, бо́льшая часть наших судов, окружавших адмирала, осталась на ветре, а бо́льшая часть английских судов, также с их адмиралом, осталась под ветром (фиг. 1 и 2, С и С´). Это обстоятельство и было причиной нашей победы и их поражения. Вокруг нашего адмирала собралось тридцать пять или сорок кораблей его и других эскадр, ибо последние были рассеяны и строй сильно нарушен. Остальные голландские суда оставили его. Командующий авангардом Ван Нэсс (Van Ness) отправился с четырнадцатью кораблями в погоню за тремя или четырьмя английскими, которые, поставив все паруса, выбрались на ветер голландского авангарда (фиг. 1, V). Ван Тромп с эскадрой арьергарда (фиг. 1, R) держался так за Ван Нэссом (под ветром у Рюйтера и главных сил английского флота) с тем, чтобы потом присоединиться к адмиралу, обойдя английский центр». Де Рюйтер и главная часть английского флота завязали жаркий бой, все время пытаясь выйти на ветер. Тромп, поставивший большие паруса, догнал Ван Нэсса и возвратился назад, приведя с собой авангард (V´, R´); но вследствие постоянной лавировки к ветру главных сил противника он оказался под ветром у него и не смог присоединиться к Рюйтеру, бывшему на ветре (фиг. 3, V´´, R´´). Рюйтер, видя это, дал сигнал собравшимся вокруг него судам, и главные силы голландского флота спустились полным ветром (фиг. 3, С´´), который был тогда очень силен. «Таким образом, почти мгновенно мы очутились посреди англичан, которые, будучи атакованы с обеих сторон, пришли в замешательство, причем строй их был нарушен как ходом сражения, так и сильным ветром, который тогда дул. Это был самый горячий момент битвы (фиг. 3). Мы увидели главного адмирала Англии отделенным от флота, в сопровождении одного только брандера. С ним он выбрался на ветер и, пройдя через эскадру Северной Голландии, опять занял место во главе пятнадцати или двадцати присоединившихся к нему кораблей».

Так окончилась эта великая морская битва, замечательнейшая, в некоторых чертах своих, из всех, когда-либо происходивших в океане. При взаимной противоречивости отчетов о ней невозможно сделать больше, чем оценить результаты. Достаточно беспристрастное описание говорит: «Голландцы потеряли в этих сражениях трех вице-адмиралов, две тысячи человек и четыре корабля. У англичан было убито пять тысяч человек и взято в плен три тысячи; кроме того, они потеряли семнадцать кораблей, из которых девять остались в руках победителей»[35]. Нет сомнения, что поражение англичан было ужасно и что оно было всецело вызвано первоначальной ошибкой с ослаблением флота путем отделения от него большого отряда, посланного в другом направлении. Подобные отделения являются иногда необходимым злом; но в данном случае в этом никакой необходимости не было. Имея в виду приближение французского флота, англичанам надлежало атаковать голландцев всем своим флотом, прежде чем их союзники соединились с ними. Урок этот приложим к условиям наших дней, как и к условиям всякой эпохи. Второй урок, также ценный и для нашего времени, указывает на необходимость серьезных военных учреждений для воспитания должного правильного воинского духа, гордости и дисциплины. Как ни велика была первоначальная ошибка англичан и как ни серьезно было их поражение, нет сомнения, что последствия их были бы много хуже, если бы не высокий дух и искусство, с какими подчиненные Монка приводили в исполнение его планы, и если бы Рюйтер не страдал от недостатка подобной поддержки со стороны его подчиненных. В описаниях маневров англичан мы не читаем ничего похожего на выход из линии двух младших флагманов в критический момент или на то, что третий флагман, слишком погорячившись, самовольно занял неправильное положение относительно неприятельского флота. Стройное маневрирование и тактическая точность последнего были замечены уже тогда. Француз де Гиш, очевидец этого Четырехдневного сражения, писал:

«Ничто не сравнимо с прекрасным порядком английского флота в море. Никогда линия не может быть начерчена прямее, чем та, которая образована их кораблями; таким образом, они направляют весь огонь на приближающегося к ним противника…» Английские корабли сражаются подобно линии кавалерии, действующей по правилам и ставящей себе одну цель: отогнать противника; между тем голландский флот движется подобно отряду кавалерии, эскадроны которой произвольно выходят из строя и бросаются в атаку»[36].

Голландское правительство, ненавидящее расходы, лишенное воинского духа и беспечное вследствие длинного ряда легких побед над пришедшим в упадок флотом Испании, допустило свой флот обратиться в сборище вооруженных купцов. Хуже всего обстояло дело при Кромвеле. Наученные горьким опытом этой войны, Соединенные Провинции под руководством способного правителя сделали много для улучшения своего положения, но их флот все еще не сделался вполне эффективным.

«В 1666 и 1653 гг., – говорил один французский морской писатель, – фортуна войны, казалось, склонилась на сторону англичан. Из трех больших сражений два закончились их решительными победами, а третье, хотя и неудачное, только увеличило славу их моряков. Этим они обязаны умной смелости Монка и Руперта, талантам части адмиралов и капитанов и искусству подчиненных им офицеров и матросов. Мудрые и энергичные усилия, предпринятые правительством Соединенных Провинций, и неоспоримое превосходство Рюйтера в опытности и талантливости над всеми его противниками не могли уравновесить слабость и неспособность большинства голландских офицеров и явную неполноценность их экипажей»[37].

Англия, как было сказано выше, все еще чувствовала давление железной руки Кромвеля на свои военные учреждения; но это давление делалось слабее. Монк умер до объявления следующей голландской войны и был неудачно заменен кавалером Рупертом. Расточительность двора ухудшила снабжение флота, подобно тому как сделала это в Голландии близорукая бережливость бургомистров, а придворная коррупция подрывала дисциплину так же верно, как коммерческий индиферентизм. Все это сказалось, когда флоты двух стран снова встретились шесть лет спустя.

Во всех военных флотах того времени была одна хорошо известная черта, которую следует упомянуть, ибо ее настоящий смысл и значение ясны, видимо, не всем. Командование флотом и отдельными судами часто вверялось «солдатам», т. е. офицерам армии, непривычным к морю и не знавшим искусства управления кораблем, которое возлагалось в таком случае на другого офицера. Всматриваясь в дело внимательно, легко видеть, что это обстоятельство вносило разлад между управлением боем и управлением движущей силой корабля. В этом сущность дела, которая не зависит от рода движущей силы.

Неудобство и неэффективность такой системы были тогда столь же очевидны, как и в настоящее время; логика фактов постепенно привела к соединению этих двух функций в руках одного корпуса офицеров, и в результате получился современный флотский офицер, как этот термин понимается ныне[38]. К несчастью, в этом процессе слияния менее важной функции было позволено взять верх; флотский офицер стал более гордиться своей ловкостью в управлении движущей силой судна, чем своим умением развить его боевые возможности. Печальные последствия этого недостатка интереса к военной науке делались особенно очевидны, когда офицеру вверялось управление флотом, так как именно здесь значение военного искусства особенно велико, а предварительная подготовка особенно необходима; но и при управлении отдельным судном недостаток последней также давал себя знать. Вследствие этого, особенно в английском флоте, гордость моряка заняла место гордости военного человека. Английский морской офицер больше заботился о том, что уподобляло его капитану торгового судна, чем о том, что делало его военным человеком. Во французском флоте результат этого не был столь общим, вероятно благодаря более воинскому духу правительства и особенно дворянства, из которого только и вербовалось офицерство. Невозможно было, чтобы люди, все связи которых были военные, все друзья которых смотрели на военную службу как на единственную, достойную дворянина карьеру, могли думать больше о парусах и снастях, чем о пушках и о бое. Английское офицерство было другого происхождения. Следующее хорошо известное выражение Маколея имеет еще большее значение, чем думал сам писатель. «В военном флоте Карла II были моряки и были джентльмены, но моряки не были джентльменами, а джентльмены не были моряками». Помеха заключалась не в отсутствии или наличии джентльменов, как таковых, а в том, что по условиям того времени джентльмены составляли по преимуществу военный элемент общества; и что моряки после голландских войн постепенно вытесняли из службы джентльменов, а с ними и воинский тон и дух, отличавшийся от простого мужества. Даже «люди такого хорошего происхождения, как Герберт (Herbert) и Рассель (Russel), адмиралы Вильгельма III, – говорит биограф лорда Гауке (Hawke), – которые были настоящими моряками, могли держать в повиновении свои экипажи, только перенимая буйные манеры матросни. Те самые национальные черты, которые делали французов худшими моряками, чем англичан, делали их лучшими воинами, – не по мужеству, но по искусству. Эта тенденция сохраняется до нашего времени; управление движущей силой во флотах латинских нации не имеет такого значения, как военные функции. Прилежание и систематичность французского характера заставляют серьезного французского офицера развивать и разбирать тактические вопросы логическим путем, готовить себя к управлению флотами не только как моряка, но и как военного человека. В результате во время войны за независимость Америки, несмотря на печальную историю правительственного пренебрежения флотом, люди, которые прежде всего были военными, в качестве моряков не имели таких возможностей, как их противники, тем не менее показали равное с ними тактическое искусство, а в управлении флотами стояли выше их. Мы уже говорили о ложной теории, которая направляла действия французского флота не к уничтожению своего врага, а к другой конечной цели; но и она не затрагивает того факта, что в тактическом искусстве военный человек выше простого моряка, хотя тактическое искусство французов преследовало ошибочные стратегические цели. Источник, из которого голландцы пополняли свой офицерский корпус, не выяснен с достоверностью; ибо, если английский морской историк говорит в 1666 г., что большинство капитанов их флота были сыновья богатых бургомистров, назначавшиеся на эти должности Великим Пенсионарием из политических соображений и без всякой проверки их пригодности, то Дюкен (Duquesne), способнейший французский адмирал того времени, восхваляет в 1676 г. точность и искусство тех же голландских капитанов в выражениях, весьма нелестных для подчиненных ему офицеров. Судя по многим данным, весьма вероятно, что они обычно являлись моряками торгового флота, у которых воинский дух первоначально был развит слабо; но строгость, с какой наказывались виновные и государственной властью и народным гневом, видимо, привела этих офицеров, далеких от недостатка величайшей личной храбрости, к сознанию того, что требовала военная покорность долгу и дисциплина. Во всяком случае, в 1666 г. они проявили себя совсем иначе, чем в 1672 г.