Как если бы я спятил - Михил Строинк

— Да, о нашем уговоре, господин Смюлдерс. Уговор дороже денег! Если вы, конечно, не передумали, — на последнем предложении я слегка заикаюсь. Очень хорошо! Теперь очередь Смюлдерса.

— Да, уговор. В том числе. Ты идешь на поправку. Прогресс налицо! Я слышу, что тебя даже хотят выписать. И когда я это слышу, я все-таки немного беспокоюсь. Беспокоюсь о нашем соглашении. Станешь ли ты его придерживаться, когда выйдешь на свободу?

Ну вот. Я так и знал. Он сдрейфил. Он боится за свою шкуру. И сейчас все зависит от меня. Так же как и полгода назад. Надо постараться его убедить.

— Вообще-то я очень доволен нашим уговором. Он ускорил мое излечение. Впервые мне удалось освободиться от своего прошлого и сосредоточиться на будущем.

— Да, да, на будущем. А ты уже придумал, как вернуть свои деньги в этом будущем? — Смюлдерс стоит ко мне спиной со стаканом виски. Он смотрит в окно на сад. Наверное, сейчас моя команда играет там в петанк.

— Нет, я не хочу возвращать свои деньги. Это вообще не мои деньги. Я же не зря решил от них отказаться. Эти нелепые деньги были частью моего нелепого прошлого. Под этим прошлым подведена черта. Я от него отрекаюсь, — я сам немного пугаюсь такой тирады. Уж больно она откровенна.

— Ты решил от них отказаться?

— Да. (Взгляд лабрадора, едва заметное подергивание плечами.)

И снова кажется, что время остановилось. Смюлдерс хрустит костяшками пальцев и наконец отвечает.

— Ты прав. Это было твое решение. И думаю, лучшее.

Так это была просто уловка. Он лишь искал подтверждения. Он хотел внушить мне, что это мой выбор. Смюлдерс крепко держится в седле и никому не позволит себя оттуда сбросить. Сейчас он сидит еще прочнее. Вот что ему требовалось.

На столе лежит листок бумаги и ручка. Смюлдерс пододвигает их ко мне. Это, несомненно, документ, в котором я отказываюсь от денег. Я даже его не читаю. Ужасный шрифт, бланк тонкий, как пергамент. Меня тошнит, и я быстро ставлю свою подпись. И одновременно черту под своим прошлым. Все. Оставьте меня в покое. Теперь я хочу только вперед.

— Хорошо. Теперь поговорим о другом. Ты великолепно расписал стену. Я так понимаю, ты снова увлекся живописью?

— Да, господин Смюлдерс. Живопись — моя новая страсть.

— Прекрасно. Похвально уметь увлечения. Продолжай рисовать, мой мальчик, желаю тебе всяческих успехов в твоей дальнейшей жизни.

Его протянутая рука означает «поздравляю, спасибо за игру и всего наилучшего». Я с облегчением прощаюсь с самым страшным психиатрическим пациентом в моей жизни. В коридоре меня поджидает охранник.

— Пошли.

Чем скорее, тем лучше.

— Если поторопимся, то я еще успею сыграть в настольный теннис.

В саду вокруг теннисных столов сгрудились пациенты и сотрудники. Я тут же вспоминаю Метье и надеюсь, что это столпотворение не предвещает ничего дурного. Заслышав радостные вопли, я понимаю, что все в порядке, и подхожу ближе узнать о причине веселья.

По одну сторону стола размахивает ракеткой спортивный тренер нашей больницы. Этакий перекаченный «спортсмен Билли»[51], который раньше всегда был отличником по физкультуре, потом получил спортивное образование и теперь считает, что весь мир держится на спорте и спортивных достижениях. На нем майка без рукавов, а под мышками большие разводы от пота.

Его противником выступает Гровер. В своей майке-поло восьмидесятых годов и сочетающейся с ней бейсболкой «Daf-tracks»[52]он достоин персональной фотосессии. К тому же, сейчас за игровым столом он вытворяет чудеса. Новость мирового значения в нашем крошечном мирке.

Я протискиваюсь вперед и оказываюсь рядом с Франком. Я спрашиваю у него, какой счет.

— Невероятно! Наш бисквитный монстр — прирожденный теннисист! Режется, как Рафаэль Надаль. Ни одной ошибки! Топ-спин, слайс, слева, справа — уму непостижимо! Потрясающе! Прямо Форрест Гамп! Он непобедим! Ты знал?

Нет, я не знал. Гровер никогда не играл со мной на счет. И выдающихся способностей я у него не замечал. Но сейчас он показывает настоящий класс! Как будто сражается за последнюю булочку в мире. Спортивному тренеру он не по зубам, тот разбит наголову и сваливает свое поражение на солнце. Гровер принимает восторженные поздравления и продирается сквозь толпу, чтобы выкурить сигаретку на лавочке. Матч года расшевелил других любителей настольного тенниса, и вот уже следующая партия в самом разгаре.

Я в изумлении подсаживаюсь к Гроверу.

— Поздравляю. Я и не подозревал, что ты такой профи.

Гровер отвечает кивком головы и выдувает сигаретный дым чуть сильнее обычного.

— Но почему мы с тобой никогда не играли на счет?

Гровер пожимает плечами:

— Ты бы все равно проиграл.

— Ну и что?

— Ты бы проиграл и не захотел бы больше играть без счета. А когда мы играем без счета, мы оба в выигрыше.

— Знаешь, Гровер…

Гровер тушит сигарету и поднимает на меня глаза.

— Меня, возможно, скоро выпустят.

Он сжимает губы и сглатывает, медленно кивая в ответ.

— Я так и думал… это хорошо. Тебе не место взаперти. Тебя вообще не стоило здесь запирать.

Гровер неспешно поднимается, берет пинг-понговый мячик и подбрасывает его вверх. Мячик приземляется на моих коленях. Мы идем к освободившемуся теннисному столу. Чтобы сыграть без счета.

Из «Радуги» просто так не выпускают. Тебе разрешают покинуть больницу только при наличии «социальной сети поддержки». Это больничный термин, подразумевающий надежное окружение: друзей, родственников, на которых можно опереться. Люди, которые о тебе позаботятся, если ты снова свалишься в пропасть.

Друзей у меня нет. Во всяком случае, уже нет, ведь я отлично понимаю, что Грегор и Флип косвенно связаны с тем, кем я был во время совершения преступления. Когда-нибудь я к ним вернусь, но сближаться с ними, пожалуй, не стоит. Значит, остаются родители.

Вот почему я так плохо спал и беседую сейчас со своим отражением в зеркале. Сегодня я увижусь с родителями и страшно мандражирую по этому поводу. В последний раз я испытывал нечто похожее, когда сдавал экзамен по плаванию. В одежде, готовый прыгнуть на глубину[53]. Не знаю, отчего вдруг именно этот эпизод возник в моей голове, но я четко помню, как стоял там тогда. В неудобном облачении, продрогший, предпоследний в группе. Полный решимости выплыть во что бы то ни стало. Мои родители сидели на трибунах среди публики. Я не осмеливался на них смотреть. Я боялся, что завалю экзамен и разочарую их. Специально для этого события они купили мне одежду полегче, из синтетики.