Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

— Чем же вас так ублажили японцы, что приказали своим подчиненным изучать их язык?

— Это требование тогдашнего командира Забайкальской группы войск Грязнова, а ныне командующего Забайкальским военным округом.

— Вы отстали от жизни, Константин Константинович. Ой как вы отстали. — Кавун покачал головой. — Грязнов арестован еще в прошлом году.

— То есть как арестован?

— Так же, как и вы.

— Странно. Это был прекрасный командир.

— А что тут странного? — следователя явно забавляло поведение Рокоссовского. — Ваш Грязнов признался, что был завербован японской разведкой. Он ждал, когда японцы оккупируют Дальний Восток, и готовился встретить их во всеоружии. А за то, что его подчиненные лопотали бы на японском языке, знаете какое бы он получил вознаграждение? Хм, нам, простым людям, и не снилось. — Кавун кашлянул и, внимательно разглядывая Рокоссовского, добавил: — А вы, выходит, ему помогали. Вот такая вышла на деле петрушка.

— В изучении языка будущего противника я ничего плохого не вижу.

— Если бы дело было только в изучении языка.

Рокоссовский посмотрел в холодные глаза Кавуна.

— Похоже, вы мне и шпионаж в пользу японской разведки собираетесь пришить?

— Дело покажет. Ясно одно — вы были тесно связаны с Грязновым и ходили у него в друзьях. Вполне возможно, что вы с ним работали на японцев заодно.

— Это ложь! — зло сказал Рокоссовский. — Лучше сразу обвиняйте меня, что я работал на английскую и французскую разведки. Семь бед — один ответ.

— Вы не язвите, гражданин Рокоссовский! — повысил голос Кавун и, выйдя из-за стола, положил перед ним протокол допроса. — Подпишите!

— Я ничего подписывать не буду.

— Снова за свое.

— Я сто раз об этом говорил: я ни в чем не виновен!

— Тогда скажите, вы были знакомы с Чайковским Косьяном Александровичем?

— Да, был. Он служил в штабе Забайкальского военного округа. В его ведении были бронетанковые и механизированные войска, и мы с ним часто решали служебные вопросы.

— А по неслужебным делам вы с ним общались?

— Несколько раз встречался на охоте, на рыбалке, — со скрытым раздражением в голосе ответил Рокоссовский. — Он повернулся к Кавуну. — В связи с чем возник этот вопрос?

— Он тоже дает очень интересные показания не в вашу пользу, — сказал Кавун, занимая свое место за столом. — Гражданин Рокоссовский, я даю вам время, подумайте, где вы встречались в неслужебной обстановке с Грязновым, Чайковским и другими. Для следствия представляет особый интерес — о чем вы говорили, к чему готовились. В следующий раз у меня будет к Вам очень много вопросов. Я еду в командировку в Читу и буду очень занят. — Он вышел из-за стола, прошелся по кабинету и, остановившись напротив Рокоссовского, произнес: — Видите, как я с вами откровенен. Хотелось бы, чтобы и вы платили мне той же монетой.

Кавун нажал на кнопку звонка, и на пороге появились конвоиры.

— Уведите!

Был яркий и солнечный день мая 1938 года. Пока открывали заднюю дверь «воронка», Рокоссовский окинул взглядом голубое поднебесье, откуда доносились трели какой-то птицы; легкий ветерок обдавал лицо приятной прохладой.

— В машину! — подал команду старший конвоир.

«Как же хочется на волю», — подумал Рокоссовский, с трудом отрывая глаза от розовых тюльпанов на газоне у дома НКВД.

До поздней ночи просидел Рокоссовский на кровати. Он подтянул коленки, обнял их руками, положил на руки подбородок и на несколько часов подряд превратился в живую скульптуру.

Дело принимало новый оборот — его собираются обвинять в шпионаже теперь уже в пользу японской разведки. Пока только прозрачно намекают. По всей вероятности, Кавун и собрался ехать в Забайкалье, чтобы собрать на него материал.

Рокоссовский перебрал в памяти всех своих бывших сослуживцев по Забайкалью, особенно тех, на кого намекал следователь, и ничего предосудительного в их поступках не нашел.

Комкор Грязнов — это талантливый и сильный военачальник. У Рокоссовского не вызывало сомнений, что он, обладая даром управлять войсками, в то же самое время был простым и скромным человеком. Он воевал в Первую мировую войну, а в Гражданскую уже в двадцать лет командовал дивизией. «Нет, нет, не может этого быть, чтобы Грязнов был японским шпионом, — подумал он. — Это очередной бред особистов».

Рокоссовский думал о том, что они были почти одногодками, их военные судьбы были очень похожи. Может быть, поэтому они жили в дружбе. А больше всего они узнавали друг друга на рыбалке и охоте.

Живо вспомнилась Рокоссовскому охота и рыбалка на таежной речке, название которой он уже забыл. Грязнов, он и Чайковский проехали километров пятьдесят на машине и через два часа дошли до заимки, расположенной у крутой каменистой горы, северный склон которой покрывали могучие лиственницы, сосны и кедры. В ущелье протекала горная речка, а из-под горы вырывался на волю говорливый родник.

Заимка была построена из бревен, земляной пол с двумя окошками, печь из дикого камня, обмазанного белой глиной, стол, сколоченный из неотесанных досок, в углу нары, а вместо табуреток — чурбаки.

Поздно вечером у печки хлопотал Чайковский, готовил ужин, а Грязнов и он сидели на нарах, травили анекдоты и наблюдали — повар не разрешал никому прикасаться к продуктам, пока не будет готова царская еда. В полутьме светились огоньки папирос, дым от них уходил в приоткрытое окошко. В заимке пахло дымком и свежим сеном. Небрежно привалясь спиной к стене, Грязнов, взволнованный удачной охотой, попыхивал папиросой и говорил:

— Как только я забрался на скалу, вижу — внизу пасутся две козы. Винтовка у меня, как вы знаете, первый класс. Мне ее Уборевич подарил за одну очень удачную операцию. Прицеливаюсь под левую лопатку и — бах! — с первой же пули удача.

Он тоже тогда убил козла. Не повезло только Чайковскому — он два раза промахнулся. После ужина с двумя-тремя рюмками водки они спали как убитые.

Утром, на зорьке, они вышли на рыбалку. Ночью было холодновато, даже в затишке река подернулась ледком, но день обещал быть теплым.

Рокоссовский как теперь видел тайгу. Она раскинулась без конца и края. После зимы, посеревшая, местами раскрашенная в зеленый цвет кедром и сосняком. Громадные отвесные утесы были густо покрыты мхами и лишайниками.

Они тогда выбрали широкий тихий плес в излучине реки. Чайковский сидел под кустом лозняка, недалеко от него внимательно следил за поплавком Грязнов, правее закинул две удочки он. На серебряной глади глубокого омута подрагивали от шаловливого ветра поплавки. И вдруг его поплавок резко нырнул под воду и пошел к середине реки. Сердце у него тогда зашлось от радости. Он вытянул из воды рыбину, которая шлепнулась о землю и затрепыхалась в траве.

— Косьян, смотри! — крикнул Грязнов.