На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Пауло Коэльо

Женщина взглянула на меня и ничего не сказала. Потом вышла итут же вернулась со стопкой бумаги и ручкой.

— Пойдем-ка наружу. Мы вышли. Рассветало.

— Дыши глубже, — попросила она. — Пустьутренняя свежесть проникнет в твои легкие, разбежится по крови. Ты вчера чудомосталась жива.

И судя по всему, ты и сама не понимаешь смысл той истории,которую только что мне рассказала. Ты увидела лишь ее печальный конец и забыла тесчастливые мгновения, что были в церкви. Забыла, как показалось тебе — небесаспускаются на землю. Забыла, как думала — хорошо проживать все эти мгновениявместе и рядом с… — она помедлила и договорила, улыбнувшись и подмигнув:

— …твоим другом детства. Помнишь слова Иисуса: «Пустьмертвые хоронят своих мертвецов». Ибо Он знал, что смерти нет. Жизнь была дотого, как мы появились на свет, и пребудет после того, как мы этот светоставим.

У меня на глаза навернулись слезы.

— И то же самое происходит и с любовью, —продолжала она. — Она существовала раньше и будет существовать вечно.

— Мне кажется, вы знаете мою жизнь, — сказала я.

— У всех любовных историй — много общего. И мне в своевремя пришлось пройти через это. Но я этого не помню. Помню, что любовь воскреслаи вернулась в облике другого человека, новых надежд, новой мечты.

Она протянула мне бумагу и ручку.

— Напиши все, что чувствуешь. Извлеки эти чувства изсвоей души, излей их на бумагу, а потом выбрось. Легенда гласит, будто вРио-Пьедра такая холодная вода, что все, попадающее в воды этой реки, —листья, насекомые, птичьи перья — со временем превращается в камни, устилающиеее русло. Как знать, может быть, полезно будет бросить в стремнину и страдание?

Она поцеловала меня и сказала, что, если захочу, могувернуться к обеду.

— Не забудь! — крикнула она мне вслед. —Любовь пребудет вечно. Меняются возлюбленные.

Я засмеялась, она помахала мне рукой.

Я долго глядела на реку. Плакала до тех пор, пока непочувствовала — слезы иссякли.

И тогда я начала писать.

День, и другой, и третий я писала. Каждое утро приходила яна берег реки. Ближе к вечеру появлялась та женщина и, взяв меня за руку,уводила к себе — в свою келью в старом монастыре.

Она стирала мою одежду, готовила немудрящий ужин, говорила опустяках, укладывала меня спать.

Однажды утром, когда работа моя близилась к завершению, яуслышала — подъехал автомобиль. Сердце мое замерло, потом заколотилось, но я нехотела верить тому, что оно говорило мне. Я уже чувствовала себя свободной отвсего, я была готова вернуться в мир и снова стать его частью.

Самое трудное уже минуло, оставив по себе светлую печаль.

Но сердце не обмануло меня. Не поднимая глаз от рукописи, яощутила присутствие, услышала его шаги.

— Пилар, — произнес он, садясь рядом.

Я не отозвалась. Продолжала писать, но мысли ужеразбредались, и собрать их мне было не под силу. Сердце билось, трепыхалосьтак, словно хотело выскочить из груди, кинуться ему навстречу. Но я не пускала.

Он сидел, глядя на реку, а я без остановки водила пером побумаге. Так прошло все утро — никто из нас не произносил ни слова, — и явспомнила безмолвие той ночи у колодца, когда мне внезапно открылось — я люблюего.

Руку свело от усталости, и я остановилась. Тогда он сказал:

— Когда я вышел из пещеры, было уже темно, и я потерялтебя из виду. Поехал в Сарагосу. Потом — в Сорию. Я исколесил бы весь мир,отыскивая тебя. Вернулся в монастырь Пьедра и тут встретил женщину. Она сказаламне, где ты. И добавила, что все эти дни ты меня ждала.

Слезы выступили у меня на глазах.

— Я останусь рядом с тобой, пока ты будешь сидеть здесьна берегу. А когда пойдешь спать — лягу у порога. А если уедешь в дальние края— последую за тобой.

Так будет до тех пор, пока ты не скажешь: «Уходи». Тогда яуйду. Но все равно буду любить тебя всю жизнь.

Я уже не могла скрывать слезы. Он тоже плакал.

— Хочу, чтобы ты знала… — начал он.

— Не говори ничего. Вот, прочти, — ответила я ипротянула ему стопку исписанных листков.

Весь день до вечера я смотрела на реку. Женщина принесла намбутерброды и вина, сказала что-то насчет погоды и снова оставила нас наедине.Не раз он прерывал чтение и в глубокой задумчивости устремлял невидящий взглядк горизонту.

Мне захотелось пройтись по лесу, взглянуть на маленькиеводопады, на склоны гор — каждый из них хранил свою легенду, каждый былисполнен тайного смысла. На заходе солнца я вернулась туда, где оставила его.

— Спасибо, — произнес он, протягивая мнерукопись. — И прости.

На берегу Рио-Пьедра села я и улыбнулась.

— Твоя любовь спасла меня и возвратила к моиммечтам, — продолжал он.

Я продолжала сидеть молча и неподвижно.

— Помнишь псалом 137-й? — спросил он.

Я покачала головой. Мне было страшно размыкать уста.

— При реках Вавилона…

— Да-да, конечно, помню, — сказала я, чувствуя,что мало-помалу возвращаюсь к жизни. — Там говорится об изгнании. О людях,повесивших свои арфы на ветви деревьев, ибо не могли играть то, чего просилосердце.

— Но потом, отплакав, со светлой печалью вспомнив землюсвоих снов, псалмопевец обещает себе самому:

Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя.

Прилипни язык мой к гортани моей,

Если я забуду тебя, Иерусалим.

Он снова улыбнулся:

— Я уже начинал забывать это. Ты заставила менявспомнить.

— Как ты думаешь — вернется к тебе твой дар? — спросилая.

— Не знаю. Но Господь всегда давал мне вторую попытку.Он дает мне тебя. И ты поможешь мне вновь обрести мой путь.

— Наш путь, — поправила я.

— Да, наш.

Он взял меня за руки, помог подняться с земли.

— Собери свои вещи. Едем. Сами собой мечты явью нестанут.

Январь 1994 г.