«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев

Параллельный мир? Я представил себе, как заезжий охотник, разморенный теплом и водкой, снисходительно растолковывает леснику невесть откуда выкопанную идею о параллельных мирах. Если бы знать, где я, может быть, стало бы яснее, как себя вести. Быть бы устроенным, как Сергей: ему все равно — где…

В трещине глинобитного пола росли грибы. На длинных белых ножках, со шляпками-колпачками, хилые и скучные. Я сорвал одни из грибов, он раскачивался в пальцах… А какие, кстати, грибы в сельве?

Я даже улыбнулся. Меня забавляла косность собственного мышления. Ему подавай какое-нибудь объяснение, которое можно было бы втиснуть в пределы понятного. А если я в понятной сельве? Что тогда изменится? Ветер, ударив, скрипнул задней дверью. В щели виднелась зелень, подсвеченная солнцем.

Я подошел к двери. Она не поддалась. Петли проржавели, словно ею никто не пользовался уже много месяцев. Я шагнул и прошел сквозь стену. Между хижиной и тыном заостренные концы которого поднимались над зеленью, расположился тесный и узкий палисадник тети Алены: несколько кустов и корявая яблоня с зелеными маленькими яблоками. Вспугнутая ворона тяжело и нехотя поднялась с яблони.

Здесь был иной воздух — влажный, ароматный от знакомых земных флоксов, лилий и георгин, поднимавшихся в беспорядке над высокой травой. У одинокого цветущего картофельного куста забредший сюда розовый цыпленок глядел на меня удивленно и осуждающе — кто приглашал тебя? Пчела поднялась с мальвы и, проследив за ее полетом, я увидел в дальнем конце палисадника девушку. Она сидела на высоком венском стуле и читала растрепанную книжку. Девушка была в синем длинном, до самой земли, платье. На голове — белая наколка с красным крестом и белая повязка с таким же крестом на рукаве. Пчела пролетела совсем рядом с ее лицом, и девушка отмахнулась от нее, но не поаняла глаз от книги. Надо было напомнить ей, что уже пора собираться, но почему-то я снова оказался на площади.

Там было пустынно. Ворона сидела на голове повешенной куклы, держа в клюве маленькое зеленое яблоко. Я вернулся к тете Агаш.

— Это ты, младший брат? — спросила она.

— Далеко они поехали?

— В лес. К людям.

— Я ничего не знаю.

— А что можно о нас знать? Зачем хорошо живущим знать о тех, кто живет плохо?

— А мой брат?

— Он знает. Но иногда он как ребенок, он хочет хорошо, а не понимает, что потом будет плохо. Не понимает самых простых вещей. Тебе ясно, мальчик?

— Может быть. А как Сергей к вам пришел?

— Он не сказал тебе?

— Я был далеко. Я вчера к нему приехал.

— Это было давно. — сказала тетя Агаш. Очаг догорал и дымил. — Мои брат был в лесу. На него напал некул. Ты знаешь некула?

— Я видел.

— Серге убил некула. Мой брат долго болел. Он сказал Серге «моя жизнь — твоя жизнь». Ты понимаешь?

— Понимаю.

— Мой род взял Серге. Но сукры могли узнать. Нельзя брать в род чужого. Серге не хотел жить у нас. Он уходил. Никто не говорил сукрам про Серге. Закон сукра нарушил — смерть. Но закон рода нарушил — тоже смерть. Ты понимаешь?

— Понимаю.

— В тот год была лихорадка. Много людей умерло, а много бежало в лес. Когда пришли сукры, не было мужчин, чтобы сторожить ворота. Сукрам нужны были новые люди. Мой сын погиб. Мой брат был убит на пороге дома. Меня бросили умирать, кому нужна старуха? И когда пришел Серге и принес лекарство, мало осталось людей, чтобы есть лекарство. И я сказала Серге: твой брат, мой брат — мертв. Ты мой брат. Ты возьми его дочь Луш. Ты найди сукра, который убил брата, и убей сукра. И все, кто слышал, сказали: «Это нельзя, это запрещает закон. Нас всех убьют». И Серге сказал: «Законы придумали люди. И они их меняют».

— И он убивал?

Мне хотелось, чтобы старуха ответила: «Нет. Сергей не имел права судить и казнить. Даже если ему казалось, что это право дает ему справедливость».

— Он сказал: «Если я убью сукра, придет другой сукр. Только все вместе люди могут прогнать их».

— Правильно. Это ничего не решает.

— А мы ждем, — сказала старуха. — И нас все меньше.

Где-то далеко, за пределами деревни, возник низкий, протяжный звук, словно кто-то отпустил струну контрабаса. Агаш осеклась, невидящие глаза смотрели туда, откуда пришел звук. Пальцы вцепились в тряпку, прикрывавшую колени.

— Что это? — спросил я.

— Трубы, — сказала старуха. — Ты должен уходить. Серге так сказал.

— А где Сергей? Где я найду его?

— Серге в лесу. Они ищут Серге. Уходи. Нельзя спорить с силой…

Звук контрабаса донесся снова. Чуть ближе. Или мне показалось, что ближе?

— Агаш-пато! Агаш-пато!

Вбежал, запыхавшись, мальчишка-пастух, он размахивал кулаками, помогая себе говорить. Старуха слушала, не перебивая. Потом протянула руку. Мальчишка разжал кулак. Там был комочек бумаги. Я расправил его. На листке, вырванном из записной книжки, было крупно, косо, написано:

«Николай, быстро уходи. Не вернусь — позаботься о Маше. Я у нее один. Это приказ».

— Ты уходишь? — спросила Агаш.

Я посмотрел на часы. Чуть больше часа прошло с тех пор, как лесник ушел с мужчинами. Я не мог вернуться один.

— Уходи быстро. — сказала Агаш. — Курдин сын выведет тебя.

— А вы?

Она показала на черную щель позади нар:

— Я спрячусь в яме.

— Я пойду к Сергею, — сказал я. — Он мой брат.

Мальчик топтался у входа, будто хотел убежать, но не смел.

Старуха что-то сказала ему. Потом обернулась ко мне.

— Иди к Серге. Ты мужчина. Я не хочу, чтобы его убили.

— Спасибо, тетя Алена, — сказал я.

Мы выбрались через дыру в стене одной из хижин, сквозь щель в тыне сбежали с холма, вброд перешли мелкий ров и пустились по стерне к голым вершинам скал, торчавшим из далекого леса. Было жарко. Пот стекал по спине, ружье стало тяжелым и горячим. Пыль оседала на мокром от пота лице и попадала в глаза.

Мальчишка бежал впереди, иногда оборачивался, чтобы убедиться, что я не отстал. Страшно худые, раздутые в коленях ноги, мелькали в пыли, волосы стегали пастуха по плечам.

Снова донесся звук трубы, утробный и зловещий. Так близко, словно кто-то невидимый стоял разом. Мальчишка пригнулся и бросился к лесу, петляя как заяц. Вторая труба откликнулась слева. Я побежал за пастухом. Лес приближался медленно, мальчишка далеко опередил меня.

Спереди, оттуда, куда бежал пастух, послышался крик. Я приостановился, но шум в ушах и стук сердца мешали слушать. Кто кричал? Свои? Я был эаесь от силы три часа,