Неизменная любовь - Ольга Горышина

Я дернулась и замолчала. Если я, конечно, рыдала вслух. Я этого не помню ни сейчас, ни тогда. Тогда я вообще потеряла связь с реальностью и временем, не совсем даже понимая, где я и почему он здесь. Все еще здесь. У меня, наверное, действительно кружилась голова.

— Яна, почему ты плачешь?!

— Из-за тебя…

Я не могла сказать ничего другого, потому что все в моей жизни действительно было из-за него. И эта дурацкая записка от Инны, и этот дурацкий Димка. Все из-за него!

— Яна, что я сделал?

— Ничего! — вот сейчас я заорала в голос, толкнула его в грудь, рухнула обратно на диван и закрыла лицо руками. — Ты ничего не сделал… Ничего…

И я ничего не могла объяснить самому тупому мужчине на свете! И не хотела… Пусть уходит! Пусть уходит! Да, я, кажется, уже колошматила его кулаками. Просил ударить — получай!

— Уходи! Уходи! Уходи!

— Яна!

Я висела у него в руках, я на них болталась, пока он не опустил меня на пол, уже чуть всхлипывающую. Мокрыми руками я держалась за его локти. И эти локти дрожали. Или дрожала все-таки я…

— Ты сейчас сядешь на диван, поняла?

Я кивнула. Меня посадили. От меня убрали руки. Я провела ладонью по мокрому лбу. Слезы, испарина или все вместе? Брюки щипали ноги через капрон, я задрала штанину и начала раздирать его короткими ногтями до зацепок, до стрел.

— Яна, сними уже эти дурацкие колготки.

Он это сказал, да? И я даже не задумывалась о том, что он имел в виду. Просто расстегнула на брюках пуговицу и стащила вместе с колготками. Теперь это все валялось на полу. Я не успокоилась, подтянула к носу голые коленки и продолжила раздирать кожу, пока Березов не перехватил мою руку.

— Яна, успокойся, — он стиснул мои пальцы. — Что случилось?

— Ты не поцеловал меня, — сказала я, пытаясь вырвать руку. Не тут-то было! — Пусти!

— Яна, ты это что, серьезно? Значит, Катя не зря бесилась? Ты ей что-то сказала?

— Да! — закричала я в его красное лицо. — Я ей все сказала…

Еще бы понимать, что я тогда несла…

— Что ты ей сказала?

Я и сама не знала. Это же ты, Березов, заставляешь меня изворачиваться, поря чушь! Зачем тебе слова? Тебе, такому взрослому, ты слепой?

— Что у нас все было! — слова вылетали сами. Я не знала и не знаю, откуда они брались тогда такие.

— Яна, у нас с тобой ничего не было!

Березов, ты тупой, как пробка? Я знаю, что у нас ничего не было. Ты даже меня не поцеловал, дурак!

— Яна, что с тобой?

Точно дурак, раз не видит… Я снова потянулась к нему. Теперь только одной рукой, но он перехватил и ее. Держал меня теперь за обе руки.

— Яна, прекрати! Так себя не ведут!

— А как ведут?!

Я так дышала, что лифчик грозился вот-вот лопнуть. Да, разлететься на тысячу кусочков, а следом сердце — на целый миллион осколков.

Молчит. Ему сказать нечего! Потому что он дурак!

— Яна, прекрати немедленно!

А что я делала? Я просто придвинулась к нему свободными пока еще ногами и наши коленки встретились.

— Почему? — Я не могла уже не только соображать, но и дышать. Слова вылетали со свистом. — Я же ребенок. Ты же ко мне ничего не чувствуешь.

— Ты не ребенок! — рычал в ответ Березов. — Ты уже почти женщина. И очень красивая.

— И чего тебе тогда еще надо?

— Я тебя на двадцать лет старше. Неужели ты не понимаешь, что я могу любить тебя только, как дочь.

— Так ты меня любишь?

— Я, кажется, никогда этого не скрывал…

Я вырвала руки, выкрутила, как он учил. Схватила его за шею. И ударила — губами. От неожиданности или от чего другого, он не успел поставить защиту. Я подтянулась к нему сильнее. Сжала ногами его бедра. Его руки легли мне на талию, но уже не для того, чтобы оттолкнуть, а чтобы не отпустить. Как и губы — я больше не целовала его, я отвечала на поцелуй. Воздух закончился, вся кровь собралась в голове и, разбушевавшись, гудела. Его руки сжимали уже не талию, а мою шею. И на секунду я испугалась, что он меня придушит. Да… Он отстранил меня, продолжая держать за шею.

— Не смей больше никогда меня целовать, поняла?

Я кивнула. Вернее, он сам кивнул моей головой. Разжал пальцы, и я схватилась за шею, проверяя, цела ли та. Не переломилась? Пока цела… Он оттолкнул мою ногу, слез с дивана. Привалился к стенке с хрусталем и прижался лбом к стеклянной дверце.

— Зачем ты выросла? — простонал он и обернулся. Но только лицом, пряча от меня остальное тело. — Я думал… Я надеялся, что мне это просто показалось. Я ведь не могу тебе нравиться. Не могу…

— Я тебя… люблю… — произнесла я одними губами, но он понял.

Повернулся ко мне теперь всем корпусом и холодно сказал:

— Это пройдет. Это просто влюбленность. Я что-то сделал не так. Прости меня.

Я встала. Перед ним. В полный рост. С задранной им же майке, не одергивая ее.

— Это не пройдет, — я снова говорила одними губами.

— Пройдет. Куда денется? Я еще буду пить на твоей свадьбе.

Я смотрела ему в глаза и молчала. Он в мои. И тоже молчал, а потом тихо произнес:

— Спасибо за поцелуй. Пока не забыл сказать тебе это. Но рыба была вкуснее.

Он улыбался. Мне хотелось врезать ему. Да, со всей силы. По тому месту, по которому бьют только наглецов в клубе. И подлецов в собственной квартире. Я сделала шаг. Нет, налетела на него, но он перехватил мою ногу и прижал мою коленку к своему пульсирующему паху. Нежно. Я стояла, как балерина, как стойкий оловянный солдатик почти полминуты, а потом схватилась за его плечи, чтобы удержать равновесие.

— Не обижайся, Яна. У нас нет будущего. Я слишком стар для тебя.

Он опустил мою ногу, но я не отпустила его плечи.

— Мне не нужно с тобой будущее. Я хочу настоящее…

Он оттолкнул меня, и я пошатнулась.

— Прикуси язык, дура! — прорычал он и, кажется, поднял к моему лицу палец. Да, палец. Это не был пистолет. У меня просто перед глазами все двоилось. — Или я скажу твоему отцу то, что сказал про твою подружку. Но это же не про тебя! — он снова сжал мне плечи. — Яна, ты не такая. Не смей предлагать мне себя, будто ты вещь… И никому не смей себя предлагать!

Руки его переместились мне на спину и прижали безвольное тело к каменной бесчувственной глыбе, которой он являлся. Наверное, всегда.

— Янка, почему ты родилась так поздно, почему…

Я прижалась к нему, запустила руки за спину, вытянула из-под пояса майку и запустила под нее руки — его спина была мокрой, как и моя. Я отстранилась, откинула голову… Он смотрел на меня, но не целовал. Неужели больше не поцелует?