Человечность - Михаил Павлович Маношкин

— так же? — из-под лопатки у Ломатина вылетали искры. «Плохо дело…» — Саша хотел повернуть назад, но услышал голос Курочкина и прошел дальше.

— Товарищ младший лейтенант, о Крылове ничего не известно?

— Лагин? Нет, ничего. Как у вас земля?

— У нас кусты, нормальная. А у вас и дальше так?

— И дальше…

Саша повернул назад. В воздухе чуть-чуть посветлело, темнота разжижалась. Степь впереди дрогнула, сотни гранатных разрывов прогнали тишину. Батальон пошел в атаку. Нервно взлетали ракеты, огненные трассы сплелись в частую сеть. Вторая рота затихла, услышав в ночной пустыне голоса товарищей.

— Р-р-аа!..

Там, где атаковал батальон, множество дымных костров потянулось в темно-серое небо.

— Командиры взводов — к командиру роты! — понеслось по цепи.

Мимо торопливо прошли политрук Добрынин и помполита Писецкий.

Оба были возбуждены и поглядывали на костры, отмечавшие путь батальона.

Через несколько минут рота покинула рубеж и поспешила за адъютантом комиссара туда, где снова всколыхнулась степь и гранатные хлопки слились в глухую дробь.

Батальон шел вперед, не сделав ни шагу назад, и вторая рота вливалась в этот гром, а он раздвигался в стороны, захватывал ночной горизонт. Новые желто-черные костры устремились в бледное предутреннее небо, на фоне дымного пламени мелькали человеческие фигуры.

Роту встретил начальник штаба.

— Туда, на фланг!

Ботов развернул взводы:

— Гранаты к бою! Вперед!

Из леса одна за другой выруливали тяжелые машины, с них гроздьями сыпались солдаты, но вторая рота была уже рядом:

— Ура-а!..

Гитлеровцы увязли в гранатных разрывах, вторая рота сквозь дым прорвалась к машинам, разрывы передвинулись дальше, а у машин все смешалось, и потом, когда Саша Лагин заметил, что гитлеровцев больше не было и что он стоял возле перевернутого вверх колесами мотоцикла, его охватила жажда. Рядом с ним тяжело дыша, стоял Бурлак. Как они оказались вместе, никто из них не помнил.

Пошатываясь, подошел второй номер, протянул Саше снаряженный диск. Саша снял свой, пустой, и заменил его новым. Потом он видел, как Федя Бурлак пил из фляги и как по распахнутой груди у него текла струйка воды. Саша тоже пил захлебываясь, разливая воду.

— Сюда! — хрипло позвал лейтенант Королев.

Рота, увешанная оружием, тяжело зашагала вдоль опушки леса. Воздух был пропитан сладковатой пороховой гарью, а за деревьями кровенел восток.

Близился день. Батальон окапывался на опушке леса, пересекал поле, огибал овраг. В движениях бывших десантников не было суетливости. Здесь им предстояло принять бой, а они уже не были новичками.

* * *

Комиссар больше не тревожился за честь батальона: что бы ни случилось впредь, батальон останется боевой единицей Красной Армии, потому что свое назначение он оправдал. Множество гитлеровцев и их машин уже не дойдут до Дона, тысячи мин и снарядов не обрушатся на советских людей. Августовской ночью оккупантам не помогло их превосходство в танках, артиллерии и авиации, они не устояли против штыковой атаки десантников, которые еще вчера не знали своей подлинной силы,

К рнIРджр ^Iрвял0шиод, небо… — быть раненным: это преждевременный конец. Раненых перевязывали и укрывали в овраге, а больше им ничем нельзя было помочь. Смотреть на них было тяжелее, чем на убитых. Комиссар обошел всех и в каждом взгляде читал мольбу о помощи и молчаливое прощание. Он тоже не мог помочь им.

Из-за деревьев выглянуло пыльное солнце. Бойцы спали, часовые тяжело боролись со сном.

— Отдохни, комиссар, потом я, — предложил капитан Сливский.

— Наоборот: сначала ты.

— Хорошо. Полчаса. Нет, четверть часа.

— Я разбужу…

Через полчаса Сливского разбудила первая мина. Вслед за ней на позициях батальона выросли темные взбросы земли. Разрывы учащались, пыль и дым окутывали опушку леса, поле и овраг, а в небе будто прорвалась незримая оболочка, и сквозь воздушные бреши ринулась вниз гудящая, ревущая черная саранча. Земля раскалывалась от таранных ударов, но батальон выдержал этот натиск и снова атаковал и отбросил гитлеровцев. Когда же наступило затишье, по цепочке оставшихся в живых передали команду:

— Старший лейтенант Ботов — к начальнику штаба!

Капитана Сливского вынесли с поля, положили под деревом.

— Твоя очередь, Ботов. Выводи людей. Да, приказ. Батальон выполнил свою задачу…

Комиссара и начальника штаба похоронили рядом на опушке леса, но всех похоронить не было ни времени, ни сил. Новый комбат повел бойцов в глубь оврага. Там он дал им передышку — они тотчас повалились на землю. Они не обращали внимания на шум моторов, доносившийся из степи, и на «мессершмиттов», круживших над зарослями.

* * *

Саша Лагин отдался ощущению покоя. То, что он пережил, казалось теперь невероятным, невозможным еще раз, и он невольно вздрогнул, когда властный голос нарушил тишину:

— Санитары — ко мне!

Саша взглянул в сторону человека, потребовавшего к себе санитаров, и узнал старшину-санинструктора, который в Раменском выглядел тихим и мягким.

— Если на поле боя останется хоть один раненый, санитары будут расстреляны! — отчеканил тот же голос.

Несколько человек тяжело поднялись и, устало ступая, скрылись в кустах. Назад вернулись только двое. Они принесли тяжелораненого. Глаза у парня были широко открыты, в лице ни кровинки, кость ноги от щиколотки до колена обнажена и белела среди разорванных осколком мышц. Санитар влил ему в рот воды, раненый молча заплакал. Исполняя свой долг, санитары вынесли человека с поля боя, но больше ничем не могли ему помочь. Остальные санитары и санинструктор назад не вернулись. Тяжелораненый вскоре умер.

Батальонная колонна начала обратный путь — из вражеского окружения. Взводов больше не существовало, а от первой роты осталось всего восемь бойцов и один сержант.

Впереди, рядом с Ботовым, шли Лагин и Седой. Никто из них не знал, что и другими путями шли к Дону их товарищи.

3

В ОКРУЖЕНИИ УМИРАЮТ ПО-РАЗНОМУ

Окружение. Кто побывал в нем, тому не забыть его изнурительной тяжести. Оно давило на волю человека, истощало его силы и нервы. В окружении распадались привычные армейские связи, стирались границы частей и подразделений, и если не оказывалось твердого человека, способного на ходу организовать людей и упорно вести их к цели, то наступала стихийность, подвластная отчаянию и малодушию. Находясь под постоянной угрозой смерти и плена, мучимый голодом, усталостью и жаждой, окруженец или выдерживал испытание, или ломался как личность.

Достаточно было ему дрогнуть, и страх за собственную жизнь выбивал его из числа бойцов: плен для него тоже означал смерть — смерть личности…

Гитлеровцы не раз прочесывали заросли — лесистые овраги сокрыли в себе немало тайн. Уцелевшие продолжали путь, присоединялись к другим командирам, теряли их, находили снова или встречались