Человечность - Михаил Павлович Маношкин

с новыми людьми. Таких сорок-пятьдесят человек не отставали от незнакомого пехотного капитана. А теперь и ему самому идти некуда: автоматчики вокруг, пулеметные диски пусты, на винтовку — по нескольку патронов…

Капитан взглянул на своих людей, которым ничем уже не мог помочь, поднял пистолет. Мгновенье боли, и потом не будет ничего — ни жары, ни жажды, ни усталости. А жаль: впереди могла быть целая жизнь. Но он больше не мог, он устал и честно признается в этом…

Сухо щелкнул выстрел — отряд перестал существовать. Кто-то бессмысленно перебегал с места на место, кто-то пополз в кусты…

В этот момент жесткий голос стеганул растерявшихся людей:

— Слушай мою команду! Приготовиться к прорыву!

Человек, который вывел их из оцепенения, не считал все конченным. Они знали, как много надо сил, чтобы в таких вот обстоятельствах произнести именно эти слова. По тому, как он крикнул и победил их страх, когда они уже не думали о сопротивлении, они признали его командиром. Они поднялись и бросились за ним вперед.

Этим человеком был старшина Вышегор. Он повел бойцов, прорвавшихся сквозь цепь гитлеровцев, дальше и к вечеру наткнулся на свой батальон.

* * *

Через Дон Вышегор переправился, как только закончили перевозить личный состав батальона. Было уже утро, от бомбовых ударов фонтанами взлетала вода и оба берега ходили ходуном. Ошалевшая от страха лошадь едва не опрокинула кухню. Вышегор выехал на тропу, оставленную батальоном, и увидел группу командиров. Среди них был комбат со своим адъютантом. Перед тем как ускакать вперед, он показал Вышегору на карте направление батальонного марша.

Тропа тянулась вверх. Вышегор ехал не спеша, экономя силы лошади. Оба котла были полны: он все-таки сумел раздобыть продукты и приготовить завтрак. Когда кухня была уже за бугром поля, прогремели орудия: выстрелы и разрывы почти слились — так бьют танковые пушки. Обеспокоенный, он огляделся: в полукилометре от него урчал немецкий танк. Вышегор не поверил глазам: здесь недавно прошел батальон, здесь только что проскакал комбат!

Потом он заметил впереди убитых лошадей. Крикнув повару, чтобы тот укрыл кухню в кустах, Вышегор поспешил дальше. Рядом с лошадьми лежали комбат и адъютант. Из оцепенения старшину вывел орудийный выстрел. Снаряд разорвался перед кухней, второй снаряд угодил в котел.

Потом разрывы переметнулись на бугор, где показались другие кухни и повозки. Вышегор вернулся назад. Повар и ездовой были убиты. Старшина подобрал отброшенные взрывом сухари и скрылся в лощине.

Догнав батальон, он сообщил комиссару о смерти комбата и передал ему документы убитых. Затем взял с собой несколько красноармейцев и отправился разыскивать полковые тылы. Возвратился он ни с чем, и батальона на месте уже не было. Лишь через сутки он пробился к своим.

* * *

С наступлением темноты старший лейтенант Ботов прямиком повел батальон к Дону. Ботов был впереди, Вышегор замыкал колонну. Ночь безмолвствовала, и, казалось, в ней не было никого, кроме двух сотен бойцов, выходящих из окружения. Под ногами шелестела трава, высушенная августовским солнцем, изредка ветки кустарника царапали по каскам. Ничто не предвещало беды. И вдруг тишину вспороло:

— Хальт! Генук!

Взвилась ракета, стерла темноту, кинжалы огненных пуль пронзили замершую на миг колонну.

Саша Лагин успел заметить, как покатилась чья-то каска, потом кто-то метнулся ему в ноги, Саша упал, и что-то тяжело ударило его по голове. Вспыхнули радужные брызги и погасли во мраке. Саша ничего больше не чувствовал.

А когда в темноте поплыли бледные круги и вместе с ними родилась боль, Саша понял, что жив. Он попытался встать — это удалось ему. Новая волна мрака хлынула на него, но медленно откатилась назад. Стоя, пошатываясь, он огляделся. Мерцали звезды, беспорядочно проносились трассирующие пули, глухо, будто в землю, бил пулемет. Саша ощупал голову, почувствовал кровь.

Когда переходили через дорогу, пуля чиркнула ему по голове — каски у него уже тогда не было, — на мгновенье потемнело в глазах, но тут же отпустило. А теперь опять ударило в то же место…

У ног темнели труп и станок «максима» — вот что ударило по голове! Саша потрогал рукой пулеметное колесо, подумал: «Всему бывает конец, даже батальону. И Женька Крылов где-то вот так же. Люди уходят внезапно…»

Саша побрел вдоль цепочки неподвижных тел. Неужели больше никого? Одному скверно, хуже некуда… Один из лежащих пошевелился.

— Ранен, друг? Малинин? Ты ранен?

— Н-нет…

Малинин не участвовал в батальонных атаках, он был с Вышегором и вместе с ним, не отставая ни на шаг, блуждал, пока они не пристали к батальону. Грачев тогда был жив. Он погиб позже, у дороги. Степь бугрилась, и Ботов повел людей вверх короткими передышками. Так приблизились вплотную, а у дороги залегли, прижатые к земле огнем из бронетранспортера. Он остановился перед цепью и сек без промаха. Ботов крикнул, чтобы приготовили гранаты. Вперед поползли Грачев и Седой. Грачев успел бросить гранату и тут же, дернувшись, замер лицом вниз. Перебегая, Саша оторвал растерявшегося Малинина от земли и в этот момент сам качнулся от тяжелого удара…

Малинин напоминал Саше Женьку Крылова — не характером, а внешне. Характер у Женьки был особый, один Саша знал, что Женька мог выкинуть. В нем всего было полно: задора и юмора, робости и дерзости. Проще сказать, чего у него не было. А у Малинина, пожалуй, больше всего было мягкости и робости.

— Немцы… — прошептал Малинин.

Саша тоже услышал топот и позвякивание. Оба поспешили к зарослям. Саша раздвинул ветви, не удержался, покатился в овраг. Рядом шелестела трава под телом Малинина.

Внизу Саша несколько минут тяжело дышал в прохладную землю. Так бы и лежать — не двигаясь: темень, трава и слабее боль в голове.

— Саша, дальше надо…

— Пошли.

Они услышали шелест листьев и приглушенные голоса.

— Чего ждете?

Фигуры надвинулись на Лагина.

— Куда идти — знаешь?

— Не больше твоего. Утро скоро.

Саша выругался — не то на боль в голове, не то просто так. Был батальон, а теперь вот кучка людей, которые не знают, что делать.

— Тс-с… — Кто-то шумно приближался, раздвигая ветви.

— Есть тут кто?

Над оврагом взметнулась ракета, оставляя на земле четкие движущиеся силуэты листьев. Свет выхватил из темноты кустистые брови, складку на переносице, небритые щеки. Старшина Вышегор!

— Пулеметчики есть?

— Есть.

— Где твой пулемет? — голос вонзился в Лагина.

— Разбило.

— Там «максим» и коробки с лентами. Ступай. И еще ты и ты. Остальным — ни с места. Один, два, три… восемь, девять — первое отделение. Командир… Фамилия? Красноармеец Прошин. Второе отделение