Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин

— У одного был кирпич, — сказала миссис Пью. — Какой ужас! Зачем они это сделали?

Папа сказал:

— Не знаю, но вы не волнуйтесь. Ступайте в дом. Нельзя вам стоять на таком дожде.

— С вами и с Джудит ничего не случится? — сказала она, а папа взял ее под руку.

Вернувшись, папа пошел в гараж и принес несколько кусков фанеры. Он один за другим приколачивал их к двери. Я не могла на это смотреть, не могла видеть, что он делает с маминой дверью. Но я слышала, как скрипит и крошится дерево, как хлещет дождь и воет ветер. Наконец дыра исчезла, и в прихожей опять стало тихо.

Когда папа вытирал пол, явился полицейский. Он встал в прихожей и стал что-то писать в блокнот. Папа дождался, пока он закончит, — в свете лампы папины глаза блестели как два уголька.

Полицейский сказал:

— Так вы не видели, кто это сделал?

— Нет.

— И нашли только кирпич?

— Да.

— И было это примерно в девятнадцать часов?

— Примерно.

Рация на плече у полицейского ожила, и он сказал в нее сквозь треск:

— Да, порядок, пусть подождет… нет, мелкое хулиганство.

Папа ждал. Треск смолк. Папа сказал:

— И что вы собираетесь с ними делать?

Полицейский сказал:

— С кем, мистер Макферсон?

— С этими бандитами.

— Вы же не знаете, кто это сделал, — сказал полицейский.

Папа закрыл глаза, потом открыл снова. Мне показалось, что он говорит что-то, не разжимая губ. Потом он сказал:

— Это те же мальчишки, на которых я жалуюсь вот уже целый месяц.

— Но вы же их не видели.

— В этот раз — нет. Мы с дочерью были в кухне. Мы услышали звон стекла, а когда выскочили, их уже не было.

— Ну вот, — сказал полицейский. Он спрятал блокнот.

— Но их видела наша соседка.

Полицейский сказал:

— А она сможет их опознать?

У папы на виске забилась вена.

— Не знаю, может, вы у нее и спросите?

Полицейский сказал:

— Я ведь пытаюсь вам помочь, мистер Макферсон. На вашем месте я бы подумал об установке камеры видеонаблюдения. Запись потом можно использовать в суде.

— Камеры? — Папа как-то странно засмеялся.

Полицейский сказал:

— Сегодня мы уже вряд ли что-то сделаем. Я приложу этот материал к другим вашим заявлениям. Если случится что-то еще, вы знаете, где нас искать.

Папа качнул головой. Казалось, он пытается вытрясти из нее что-то, что оторвалось там внутри. Он сказал:

— Как — и всё?

— Кроме того, мы будем периодически патрулировать вашу улицу, — сказал полицейский. — Спокойной ночи, мистер Макферсон.

Он вышел и затворил за собой нашу новую дверь.

Я закусила губу. Увидела, что волоски у папы на голове сияют в свете лампы. Руки его висели по бокам. Он почесал лоб, потом руки снова упали туда же. Он сказал:

— Твоя мама очень любила эту дверь.

Мне вдруг захотелось дотронуться до него.

— Прости, — сказала я. Мне вдруг стало страшно; папа никогда не говорит про маму.

Он моргнул, словно просыпаясь:

— За что тебя-то простить?

А потом он нахмурился, и темнота снова нахлынула на его лицо.

— Ты тут ни при чем!

Но сказал он это так, как будто именно я и была во всем виновата. Потом он опустил швабру в ведро, запер дверь, взял мешок с осколками, и мы вернулись в кухню.

И я съела всю горькую зелень до последнего кусочка, хотя она была холодной и склизкой, — чтобы папа и дальше осмыслял Грехопадение, которое случилось шесть тысяч лет назад, а не то, что случилось сорок пять минут назад в нашей прихожей.

Жили-были мужчина и женщина. Они встретились, и полетели искры, и столкнулись кометы, астероиды принялись кувыркаться, а атомы раскалываться пополам. Он полюбил ее до конца вечности, она полюбила его больше всей жизни. Были они как две горошинки в стручке, как вершок и корешок, как крестик и нолик.

Было в ней что-то, что заставило его подойти ближе. Было в нем что-то, что заставило ее поздороваться. Они поженились в городке, в котором выросли, и родные их были очень счастливы. А потом кто-то постучал им в дверь и сказал, что мир скоро погибнет. Мужчина поначалу не знал, что и думать, а женщина сразу же увидела свет.

Верить — значит отказываться от очень многого; их родные больше не хотели их знать, они переехали в другой город, где очень были нужны проповедники. Они купили домик из кирпича. Мужчина стал работать на заводе. Женщина шила платья. Соседи их сторонились. Но им было все равно. Им хватало друг друга.

Они заполнили дом вещами, которые больше были никому не нужны: дверь с нарисованным деревом, часы без маятника, раскладное кресло без пружин, старый меховой половичок, вытертый коврик со змеями и лианами, картинки с изображением ангелов, расколотые кафельные плитки, на которых были нарисованы райские птицы.

Женщина соскребла с двери краску и расчистила стекло — чтобы было видно дерево, чтобы свет блестел на плодах. Они заштопали коврик. Расколотыми плитками выложили бортик камина. Женщина мастерила из лоскутков занавески и покрывала. Мужчина срыл слой бетона возле дома, посадил зимние розы, дипсис и вишню.

Иногда я их вижу — она сидит вечером напротив него в кресле, длинные волосы перекинуты через плечо, она вышивает люпины и мальвы, оборачивает шелковую нитку вокруг иглы и втыкает ее в самую середину. А потом мне кажется, что они сидят рядом, что она что-то штопает. Потом я думаю — нет, когда он читает вслух Библию, она сидит у его ног. Женщина ждет ребенка. Мужчина молод. Они часто улыбаются друг другу.

А потом я выключаю воображение, потому что не хочу смотреть на то, что будет дальше. Но часто, именно потому, что я не хочу этого видеть, оно встает перед глазами.

В понедельник, в середине дня, миссис Пирс читала нам «Паутинку Шарлотты», как вдруг дверь распахнулась и в класс вошел Дуг Льюис. С ним вместе вошел запах — запах подгнивших фруктов, запах старых винных бутылок, которые папа собирает, чтобы потом сдать. Миссис Пирс сдвинула очки на кончик носа. И сказала:

— Я вам могу чем-то помочь?

Дуг сказал:

— Вы так легко не отделаетесь. Я хочу забрать своего сына! Вы, блин, держите его после уроков уже целую неделю.

Все осели на стульях, будто их окатили холодной водой.