Дети Лавкрафта - Эллен Датлоу

Одно в книгах и статьях уловлено точно: я была девчонкой из маленького города, и Солт-Лейк не был местом, способным вселить в меня житейскую мудрость. Плюс, в те времена я была еще хорошенькой (в конце концов, мне ж предстояло стать знаменитостью), однако Рональд спервоначалу обходился со мной по-доброму, оберегал и меня, и мою невинность, отчего позднейшие мамины избыточные переживания выглядят еще более смешными. Он всегда устраивал так, чтобы я размещалась в местах, где буду ограждена от хищнических поползновений мужчин постарше, а их – тут и сомневаться нечего – было бы полным-полно. И, если честно, я могла бы оказать им и радушный прием. Я была наивна, само собой, однако к тому же меня и желания снедали, горела во мне, как теперь я понимаю, девчоночья страсть по Рональду.

Были ночи, когда я лежала в постели и воображала себе: вот входит он незваным в мою комнату (как, знаю, позже мать моя уверилась – так он и делал), – однако все неподобающее между нами происходило лишь в одном месте – в моем воображении. Никогда Рональд не относился ко мне иначе как к маленькой сестренке. Когда он фотографировал меня в этом злополучном крепдешине, я посылала карточки матери и, думаю, хотела, чтобы та поверила, что у нас любовная связь, потому как сама скорее всего желала, чтоб это было правдой.

Знаю, что публикуемые книги и статьи ныне рисуют меня девчонкой до того заторможенной, будто я и не знала, что такое секс, однако, может, в те времена я и была чуток несведуща в тонкостях, но уж конечно же знала побольше, чтобы верить, будто все сводится к проведению ночи в одной комнате, как возомнил один из этих наемных писак. Это я, а не Рональд, подстрекала к тем фотосессиям. Он лишь поддавался, потому что понимал силу и притягательность красивого молодого тела (чем моложе, тем лучше) под тонким покровом прозрачной ткани.

Говорил он об этом в абстрактных понятиях: Красота и Секс с большой буквы. «Идеи не могут изменить мир, – утверждал он, – а вот системное их расположение может». Картинкой он мог заставить людей смотреть туда, куда ему нужно было, чтоб они смотрели, думать так, как ему хотелось, чтоб они думали, чувствовать то, что ему было нужно, чтоб они чувствовали. И, полагаю, он не был неправ, потому что те карточки, конечно же, заставляли маму чувствовать что-то, хотя и не знаю, были ли ее чувства теми, какие намеревался вызвать Рональд.

Мама в самом деле вдребезги разбила все Рональдовы пластины, прямо у него на глазах, как то ей и приписывают, а я в самом деле отвернулась, не в силах на это смотреть, потому что знала, что значат для него его фотографии и какую, должно быть, сильную боль вызывало уничтожение этих фотографий, а еще знала: вина-то в этом моя. Мама была в состоянии апоплексическом, именно это слово она употребила. Лицо ее сделалось красным и влажным, глаза превратились в крохотные черные бусинки на лице, пока она кричала и ярилась.

После такого помолвка Рональда с Фионой была расторгнута, само собой, а нам с ним было навсегда запрещено видеться друг с другом. Рональд расторжение помолвки воспринял без излишнего волнения, Фиона же была возмущена и очень даже радовалась тому, что все кончилось. Так или иначе, но ни она, ни он по-настоящему ничуть не любили, по моему мнению, помолвка же попросту давала удобную и не такую уж неприятную перспективу. Разрыв со мной дался бы ему труднее, по-моему (как и мне), если бы он и в самом деле вдруг произошел.

Вот чего вы, по-видимому, дожидались, если потрудились дочитать до этого места: с этого места мой рассказ начинает отклоняться от того, что вы читали в журналах или в любой из книг о творчестве Рональда, которые издаются сейчас. Официальная версия нынче какова? В последний раз мы были вместе в тот апоплексический момент в Рональдовой студии, когда моя мать крушила фотопластины, так? Или, может, была слезу выжимающая встреча по разные стороны зала суда, какого никогда не было, потому что на самом деле никогда не было никакой тяжбы: Рональд пошел на все требования моей матери, так что никакого судебного преследования и не потребовалось?

Дело в том, что к тому времени, когда мама с Фионой перебрались в Голливуд присматривать за мной и держать подальше от Рональда, мне уже стукнуло шестнадцать и я уже шагала по тому пути, что вывел меня в звезды. И как раз этого мама всегда и хотела для меня, и, невзирая на свое беспокойство по поводу Рональда, она была чересчур рада видеть, как осуществляются ее чаяния, чтобы слишком беспокоиться всякими «как» да «почему».

Так что, вопреки маме с Фионой, виделись мы с Рональдом весьма часто и в течение немалого числа лет. Оба мы по-прежнему работали в кино, а кино, во всяком случае в те времена, было для нас слишком маленьким миром, чтобы держаться совсем врозь.

Для «Полночи в музее восковых фигур» Рональд придумал грим, который в финальной сцене Лайонел носил под своей восковой маской, и, конечно же, маски, какие носили туземцы в «Прогулках по горе», были теми же, что он создал для «Рек Занзибара» несколькими годами раньше. Маски всегда восхищали Рональда, и, когда он не занимался своими фотографиями, он мастерил маски, порой для кинофильмов, а чаще просто для того, чтоб повесить ее на стену своей студии.

Полагаю, вы станете ждать, что теперь я напишу что-нибудь о «Прогулках по горе». Это фильм, который в самом деле сделал меня звездой, в конце концов, и принес баснословные деньги Мериану и RKO[18], даром что я так и цента не увидела сверх оговоренной в контракте платы. Так оно было принято в те времена. Это единственный фильм, о котором все только и желают слушать, даже нынче, хотя в свое время я снялась в более сотни картин. Восторженными криками об этом фильме на протяжении многих лет я себе лишь хрипоту нажила, но только чтоб вы продолжили читать, пока я не доберусь до хорошего в этом рассказе, вот вам кусочек:

Я снялась всего в полудюжине фильмов ужасов из той сотни и, тем не менее, ухитрилась стать первой «королевой крика», что бы это ни значило. Насколько только могу судить по просмотренным нынешним фильмам, так называют актрису, которая очень часто рвет топчик у себя на груди. Если честно, я бы такое проделывала с удовольствием, если бы в те времена этим хоть как-то можно было бы продвинуться в кино. Это ж немногим отличается от насквозь промоченного, порезанного платья, какое на меня напяливали половину фильма, так ведь? Почему моя мама одобряла это, а не Рональдов крепдешин, мне понять не дано.

Ладно, тот фильм не имеет никакого отношения к остальному в моем рассказе, за исключением того, что он здорово прогремел, чтобы сделать меня самой что ни на есть звездой. Это принесло мне как больше свободы, так и меньше. Я стала сниматься в фильмах более значимых, чем те, в каких был занят Рональд, а вскоре после этого он вообще перестал работать в кино. Он объяснял это нашествием звукового кино, тем, что Голливуд слишком превращается в бизнес, тем, что ему хотелось свободы для работы над своими собственными проектами. Тогда уже складывалась его репутация, его знаменитый процесс.