Боец 2. Лихие 90-е - Валерий Гуров

придумывают. Следователь докурил «Приму», в пепельнице потушил. Он закончил писать, повернул ко мне серый лист и сказал:

— Пиши — с моих слов записано верно, мною прочитано, подпись, дата.

Прежде чем расписываться, я внимательно все прочитал, чтобы в моих показаниях лишнего ничего не появилось. Все было ровно так, как я и говорил. Раз так, то подпись я поставил.

— Ты задержан на двое суток, — сухо прокомментировал он.

В этот момент зазвонил телефон. Следак снял трубку, выслушал, поблагодарил звонившего.

— Говорят, что ты у нас чистый, даже доставлений в вытрезвитель нет, — озвучил он, очевидно, это ему по запросу перезвонили.

Я пожал плечами, не зная, что отвечать.

— А давай к нам? — вдруг предложил следак. — Как раз работу ищешь, а нам крепкие спортивные ребята нужны. Чего ты с бандитами трешься, не доведет это тебя до добра. У нас тебя в общагу поселят, пойдешь в «Динамо».

Я малость удивился поступившему предложению. Вот так, прямо с допроса меня в милицию работать приглашают?

В ментовке в девяностых, конечно, имелся жуткий дефицит кадров. Престиж службы резко упал, денег там не водилось, и из органов начались массовые увольнения. Но бандитом я себя не считал и понимал, что вступил в группировку с единственной целью — выжить и иметь возможность встать на тот путь, на которых хотел. Но через ментов же тоже можно… не знаю, там, в общество «Динамо» вступить, как следак только что сказал, да и жилье, вроде как, дают.

— Платят сколько? — решил поинтересоваться я.

Не похоже, чтобы он меня дурил.

— Шестьдесят… — следователь вздохнул. — Правда, платят с задержкой.

Я медленно помотал головой, быстро смекнув, что останусь совершенно без денег в большом городе. Да и за Лидку я ответственность взял, если уйду сейчас — это может плохо закончиться, вон как на нее братки в гостинице смотрят.

Если вдуматься, пока для нее всё держится на том, что я — из кладбищенских.

— Нет, начальник, может, когда стабилизируется. Я иногородний и на эти бабки не выживу…

— Хе, — хмыкнул следак. — Ты до того времени не доживешь, паренек.

— Знаю, — сухо ответил ему я. — Это осознанный выбор. А вы-то как на шестьдесят тысяч выживаете?

Я прекрасно понимал, что за те бабки, которые сейчас в органах получали, не купить даже ящика водки и пару блоков сигарет. Следователь задумался, аккуратно взял недокуренный окурок из пепельницы и подкурил.

— Вот и у меня выбор тоже осознанный, — признался он.

Следователь, держа сигарету в зубах, взглянул на лист, на котором я подпись ставил. Снова потянулся к телефону и бросил короткое «заводи», когда по ту сторону взяли трубку. Потом на меня внимание вернул.

— Вижу же, что ты хороший парень, — продолжил он. — Может, тогда расскажешь, не под запись, как там в ресторане на самом деле произошло?

Я посмотрел на него внимательно. Толку то от того, что я ему буду рассказывать? Если у того же Карена в ментовке подвязки есть, что он вопросы может решать, то явно не на уровне простого следователя, да еще такого честного и правильного. Этот явно с криминалом не связан..

— Не поймут меня, — честно ответил я. — Да и людей хороших подставлять не хочу. Не все даже в криминале козлы, есть люди, которые по совести.

— Мне как-то один сказал, что по-людски, значит, по-воровски, — улыбнулся следователь. — Ясно все с тобой.

— Могу идти, отпускаете?

— Как личность удостоверим, так сразу, — заверил мент.

Следом в кабинет зашли два опера. Одного я видел впервые — коренастый мужичок с пышными усами. А вот второго на первом этаже видел. Вытереть чай с рубашки подручными средствами у него не получилось, теперь на груди красовалось здоровенное пятно. Усатый завел Яшку Кривого. Наручники снимать не стал. Тот опер, что в рубашке, прошел в кабинет, взял стул, сел на него задом наперед, сложив руки на спинку. Усатый усадил Яшку напротив следака.

— Этого куда? — на меня кивнул.

— В обезьянник.

— Пойдем, дружок.

— Руки, — сухо, но без лишней враждебности велел опер, собираясь надеть на меня браслеты.

— Не надо, — опередил его следователь. — Мы по нему личность устанавливаем, говорит, что приезжий, а паспорта нет.

С этими словами следователь поднялся из-за стола, что-то на ухо шепнул оперативнику. Тот кивнул, что понял. Меня повели на первый этаж. Усатый подошел к дежурному, постучал костяшками пальцев по стойке, попросил выдать ему ключи от камеры обезьянника. Дежурный, занятый поеданием бутерброда, ключи выдал. Я обратил внимание, что из обезьянника исчезли алкаши, которые час назад там наблюдались. Выпнули, видать, потому что братву задержали, надо же куда-то нас всех сажать. В участке еще изолятор был, но там арестованных, а не задержанных содержат, это против кого уже уголовное дело возбуждено, да суточников по административке от суда. Но что-то мне подсказывало — в изолятор людей Карена и Яшки Кривого отведут. Ну, чтобы нас лбами не сталкивать, а то ведь не растащишь потом.

Однако догадка оказалась не верна. В обезьяннике сидели те бойцы Карена, с которыми уже закончили допрос. Я напрягся — их-то несколько, я один… Усатый подвел меня к камере, братки, завидев меня, начали возмущаться.

— О! По ходу, стукачок!

Дверь камеры закрылась, замок провернулся, я оказался внутри. На меня тут же уставилось несколько пар глаз, в том числе тот, который меня стукачом назвал. У меня как в голове щелкнуло. Перед глазами всплыла улыбающаяся рожа следака. А я с ним как с человеком говорил.

Вот гад, обиделся что ли… что это за подстава такая!

Глава 14

Как только дверь в «обезьянник» закрылась, на меня посыпались предъявы.

— Че, стукачок? — браток, поднимаясь с лавки, ударил кулаком в ладонь. — Сдал нас ментам?

Его я помнил — один из тех самых «ванек-встанек», которые после пропущенных ударов поднимались с пола и рвались в бой. Досталось ему крепко — бровь посечена, кровь запекшаяся, губа лопнула, а под глазом фингал. Но даже такая трепка не убавила ему прыти. Понятно, что он решил «не отходя от кассы» конфликт прямо в камере продолжить. И не он один, кстати.

— Ты где стукача увидел, малахольный? — процедил я. — Ничего не попутал?

— А чего мы без наручников ходим? — прищурился тот, кивнув на мои свободные руки.

Всего в камере сейчас отдыхали трое вот таких разукрашенных красавцев. Целым из передряги в ресторане не ушел никто. Остальные два братка также включились в разговор, медленно поднимаясь с лавки, на которой сидели. Судя по всему, их сюда в наручниках привели и только в камере уже сняли, а меня, стало быть, как положенца, с нескованными руками доставили. Вот следак, вот с-сука…

— Слышь, а они, козлы, Карену предъяву кидали, что