Дорогой Джим - Кристиан Мерк

От всего этого Оуэн на мгновение онемел. Он просто не знал, что сказать. Словно вся его прежняя роскошная жизнь вновь замаячила перед ним. Так, значит, они убили и выпотрошили старого волка, который в свое время наложил на него заклятие?! Хорошенькое начало! Какая насмешка над Господом Богом и судьбой, вдруг подумал Оуэн. И его захлестнуло торжество.

Наконец Эйслин, встав с постели, опустилась на колени, чтобы расстегнуть на волке металлический ошейник. От нее исходил свежий аромат мускатной дыни и только что вымытых волос. Эйслин положила руку туда, где бешено колотилось волчье сердце. На какое-то мгновение Оуэну показалось, что ее глаза поменяли цвет: из небесно-синих вдруг превратились в янтарные — в точности как у него, — но потом вновь стали такими же, как всегда.

— Я правила этим замком долгих три года, — проговорила она. — За это время бедняга Порик совсем забыл, кто он такой, и вбил себе в голову, что в один прекрасный день он наденет корону и займет трон, чтобы править королевством вместе со мной. Иногда я звала в свою спальню слугу или даже двух, чтобы позабавиться и разогнать кровь. Но я всегда ждала одного тебя. — Наклонившись к Оуэну, Эйслин быстрым движением расстегнула платье, и оно с легким шуршанием упало к ее ногам. — Гадалки уверяли меня, что существует только один способ снять проклятие. Иди же ко мне — и докажи, что так оно и есть.

Она стояла перед ним, обнаженная, ничего не боясь, и даже не сделала попытки прикрыть наготу, когда Оуэн медленно шагнул к постели.

Не зная, что делать, он прислушался к себе, но голоса, звучавшие в его голове, разделились.

— Загрызи ее! — приказывал один, тот самый, что еще никогда не подводил его в лесу.

— Нет — лучше люби ее! — взывал второй, незнакомый ему, отдававшийся эхом в тех частях тела, о наличии которых он прежде даже не подозревал.

— Иди же ко мне, кузен, — позвала Эйслин.

Оуэн, низко опустив голову, понюхал пол у ее ног и только потом поднял на нее глаза. Груди у нее были маленькие, розовые, а пальцы тонкие, как лапки кролика. Повинуясь приказу ее синих глаз, он поднялся и медленно двинулся к ней. К своей добыче.

Губы его задрожали, обнажив десны, противоречивые чувства, от которых он изнемогал, вдруг объединились, слившись в одно. Нос Оуэна коснулся ее кожи. Лизнув ее, он ощутил на языке вкус мыла. Голос крови, гремевший в его ушах, стал подобен оглушительному реву труб.

Низкий рык, зародившийся где-то в самом уголке сердца зверя, начал прокладывать себе дорогу в горло, по мере своего продвижения наливаясь неистовой мощью.

Оуэн-волк сделал свой выбор.

XI

Аплодисментов не было. Я разглядывала затылки слушателей, видела, как они вытягивают головы, ожидая продолжения, но Джим неожиданно замолчал.

— Ну? — наконец не утерпела какая-то старушка. — Так что же решил волк?

Плечи легиона одиноких женщин раздвинулись, и я успела увидеть Джима — наклонившись вперед, он сунул в рот сигарету, закурил и неторопливо затянулся… Ублюдок! Никто и не пикнул. Потом он закинул ногу на ногу и осклабился, от души упиваясь сгустившимся в зале напряжением. Блеснули белые зубы. Улыбка, сиявшая на его лице, была даже шире, чем в тот момент, когда пару дней назад он расстегивал «молнию» у меня на джинсах. Мотнув головой, Джим отбросил прядь волос, упавшую ему на лоб.

— А вы как думаете? — вкрадчиво спросил он. — Как он, по-вашему, должен поступить: убить ее или же заняться с ней любовью?

Без колебаний большинство слушателей в комнате проголосовали за любовь — только некоторые члены клуба «одиноких сердец» сочли предложение принцессы Эйслин слишком уж откровенным — тем более для кузины — и кровожадно потребовали, чтобы Оуэн поужинал ею, и чем скорее, тем лучше.

— Любить ее! — за мгновение до того, как прозвучал этот хор, выкрикнул чей-то одинокий голос — голос, который я тут же узнала.

Щеки Мойры пылали, глаза сияли светом истинной веры.

— Что ж, леди, боюсь только, что ответ на этот вопрос вы узнаете не раньше, чем через неделю, — объявил Джим и, точно фокусник, отвесил толпе низкий поклон. — Мы с моим помощником должны отдохнуть, ведь нам пришлось немало попутешествовать. Но не волнуйтесь — в следующее воскресенье вы узнаете о приключениях принца Оуэна и принцессы Эйслин, мы снова встретимся с вами в пабе О'Ши в вашем чудесном Эйрисе, где даже цвета, в которые выкрашены дома, такие же веселые, как и люди, которые в них живут. — Он вдруг подмигнул. — Кстати, если вы любите чудесные истории, то я люблю звонкую монету — только никому не говорите, идет? Итак, до следующей недели!

От грома аплодисментов только чудом не обрушился потолок — лишь несколько дам, опечаленных тем, что этот красавчик, Элвис номер два, теперь заставит их трепыхаться на крючке целую неделю, испустили разочарованный вздох.

Одна из них даже протянула руку и с восторженным лицом коснулась рукава его куртки, когда он проходил мимо — словно к иконе приложилась, честное слово!

Поскольку вечно мрачный Томо к этому времени оставил всякие попытки сойти за рубаху-парня и молча пустил шапку по кругу, Джим сбросил свою мотоциклетную куртку, швырнул ее на стул и направился ко мне. Толпа раздвинулась, а я, поспешно вытащив зеркальце, принялась судорожно подкрашивать губы. А когда я снова сунула его в карман и подняла глаза, Джима и след простыл.

Но тут у меня за спиной послышался его мягкий, воркующий голос, и я резко обернулась, чтобы посмотреть, что там происходит.

— Келли? Очаровательное имя… Келли. Просто тает на языке, верно?

Да это был он — рядом с самой красивой девушкой, которую я когда-либо видела. При этом, прошу заметить, она пришла сюда со своим парнем, но, похоже, напрочь забыла о его существовании. А Джим так, по-моему, вообще его не заметил. Впрочем, очень скоро этот бедняга, не выдержав сочувственных женских взглядов, обращенных к нему со всех сторон зала, постарался незаметно исчезнуть. Видимо, отправился зализывать раны, нанесенные его мужскому самолюбию.

Мне очень хотелось подойти к ним поближе. Но я не могла это сделать — во всяком случае, пока не уйдет Мойра. А наша тетушка, как назло, и не думала уходить — не сводя с Джима глаз, она топталась на месте, видимо выжидая случая поговорить с ним наедине. Я улучила момент, когда одна из девчушек за столом отвернулась, и стащила у нее сигареты. Прикурив, я решила набраться терпения и посмотреть, чем все это кончится. Моя ненаглядная тетушка первой выкинула белый флаг — растерянно поморгав, она, похоже, сообразила, что тут ей ничто не светит: учитывая пышную грудь, которую Келли выставляла напоказ, ее дорогие шмотки и пухлые губки, у тетушки Мойры не было ни единого шанса. В результате она понурилась и шмыгнула к дверям с видом побитой собаки. Точно такое же выражение лица у нее было, когда подонок Гарольд смылся из города, оставив ее опозоренной, да еще с кучей просроченных счетов.

Впрочем, когда через полчаса Джим в сопровождении Келли исчез за дверью, я готова была ее понять, поскольку сама оказалась на грани истерики. Келли с торжествующей ухмылкой взгромоздилась на «винсента», а я, сделав самое равнодушное выражение лица, на какое только была способна, уселась в машину и поехала за ними. Да, да, ты не ошибся. А что, по-твоему, мне было делать?! Отправиться домой и до утра рыдать в подушку? К тому времени Джим, как клещ, уже намертво впился мне в сердце — и я ничего не могла с этим поделать. Я огляделась, думая, что увижу белый мини-вэн, но не заметила ничего — только толпу восторженных почитателей Джима, которые не спешили расходиться по домам. Они продолжали обмениваться впечатлениями — галдели, словно дрессированные пингвины в зоопарке, со злостью подумала я.