Энглби - Себастьян Фолкс

Я думал о пакете с восемью унциями дури, который спрятал в дымоходе, когда забрал у Стеллингса. Но тут надо знать устройство трубы и как повернуть руку, чтобы нащупать внутренний выступ.

— Надеюсь, вы все приберете, когда закончите, — сказал я.

— Издеваешься, засранец? — Пек вдруг резко наклонился к самому моему лицу — ничего общего с добрым дядюшкой. — Мы найдем того, кто это сделал. Не сегодня, так завтра, не волнуйся. Мы раскроем это преступление. Барри, проверь письменный стол.

К этому моменту доктор Таунсенд настолько издергался, что был вынужден выйти, покуда Кэннон рылся в моих бумагах — крайне немногочисленных. Конспекты и прочие записи я держал в шкафчике при входе в биологическую лабораторию.

А в столе не было ни писем от девушек, ни даже от мамы. Правда, само их отсутствие можно при желании счесть подозрительным.

— Значит, вы туда ходили? — спросил Кэннон. Он достал листок с порядком службы в часовне колледжа Джен.

— Да, конечно.

— И как служба, понравилась? — спросил Пек.

— Служба была прекрасная. Но грустная. Что естественно.

Еще один полицейский в штатском занялся моими книгами. На распродаже «все по десять пенсов» возле книжного «Гэллоуэй и Портер» я купил издание под названием «Пастбищная трава» и вырезал середину — под траву, само собой. Я не помнил, оставалась она там или нет. Вряд ли, умещалось там мало, а я по мелочи больше не торгую. Таунсенд бы оценил название — полностью оно звучало: «Пастбищная трава: неравномерность распределения при ветровом переносе семян».

Я все же надеялся, что Таунсенд за меня вступится, но его, казалось, заворожила вся эта бурная деятельность. На вопросы Пека он отвечал с почтением.

— Очень хорошо, инспектор. Разумеется, инспектор.

Потом он решил продемонстрировать свое превосходство и высокомерно добавил:

— Прошу вас, не оставляйте усилий. Я совершенно уверен, что в конечном итоге они окажутся соразмерными.

Пек посмотрел на него как на сумасшедшего.

Через два часа Пек распорядился прекратить обыск, и полицейские столпились у выхода.

— Пока все. — Пек обернулся к Таунсенду: — Подъезд закрыт до особого распоряжения. Остальных студентов придется отселить в другие помещения.

— Надолго?

Пек посмотрел на патологоанатома.

— Дня два, не меньше.

— Сейчас же скажу старшему воспитателю.

Мы шли через дворик к главным воротам.

— До свидания, инспектор. Удачного вам расследования, — сказал Таунсенд, рискнув подпустить иронии, поскольку на сегодня все вроде бы обошлось.

— Завтра в семь утра мы продолжим, — сказал Пек, не утруждая себя ответной любезной улыбкой. — Предупредите привратника.

Когда они отбыли, мы с Таунсендом отправились к казначею колледжа выяснять, в какой из гостевых комнат я могу переждать, пока полиция управится с моей. Потом зашли к привратнику, он сделал запись в журнале и выдал мне ключ.

Выйдя, я окинул взглядом Фронт-Корт.

— Меня все это несколько тревожит, — сказал я Таунсенду. — Не могли бы вы…

— Уверен, все обойдется, — глухо ответил он и посмотрел на свои часы. — О боже. У меня коллоквиум.

Он помчался напрямик через лужайку (ходить по траве разрешалось только членам совета, а бегущего члена я видел впервые). Бежал он коротким галопом, как оказалось, довольно резвым, и вскоре скрылся в тени Хоксмуровой галереи.

В тот вечер я пошел в «Кречет», но голова так разболелась, что пришлось вернуться в гостевую комнату и включить радио. Я попробовал заниматься, однако никак не мог сосредоточиться. Пошел в гостиную с телевизором, где когда-то смотрел выступление Робина Уилсона, но теперь смотреть там было нечего. В конце концов меня занесло в бар колледжа, куда вообще-то я ходил только на фолк-клуб. Однажды мы с Дэйвом Карлингом работали там за стойкой, а Брайан, бармен, в девять ушел домой. Закрылись мы в одиннадцать, после чего стали пробовать подряд все напитки, по стопке каждого. К полуночи непродегустированными остались только джин и эль «ньюкасл браун». Тогда мы их смешали в полупинтовой кружке, и это не тот коктейль, который я стал бы рекомендовать.

А сегодня в баре сидели сплошь дилетанты с кружками газированного пива из кега и дешевым куревом. Прямо скажем, невесело.

По возвращении в гостевую на цокольном этаже в подъезде доктора Вудроу мной овладело странное ощущение отъединенности от происходящего. Я вглядывался в каждую поверхность и ощущал, как она от меня далека. Дерево, ткань, бакелит, ковер, эмаль.

Состояние было примерно таким же, как тогда на автобусной остановке в Измире. Я почувствовал, что распадаюсь. Словно вдруг исчезла та таинственная центростремительная сила, что прежде удерживала вместе совокупность молекул, составлявших сущность, известную как «Майк Энглби». И теперь они снова разлетались в стороны, возвращаясь в хаос.

Вообще говоря, любая «личность», на мой взгляд, времянка, промежуточная конструкция, но, когда ты сам рассыпаешься на молекулярном уровне, ощущение необычное.

Следующие сорок восемь часов мне было худо. Я принимал по четыре голубые таблетки в день плюс туинал, найденный в несессере. И все равно почти не спал.

Наконец Пек и его люди сняли оцепление, и я мог вернуться, однако остался в гостевой комнате еще на одну ночь, чтобы дать возможность миссис Люмбаго выгрести оставленный ими мусор. Сверхурочная работа ее возмутила, — хотя перед этим ей достались три дня неурочных выходных.

Пек еще раз ко мне зашел, прежде чем покинуть наш колледж и продолжить поиски… где-то еще. В Доме Доброй Надежды, на Аллее Лотереи, в баре «Наобум». А то и в Оксфорде, где, говорят, бродят по неведомым дорожкам пропавшие девы.

— Вы нашли что искали? — спросил я.

Он стоял перед постером Procol Harum, снова прикнопленным к доске.

— Все, что надо, я увидел. Расследование не завершено, мистер Энглби. Такие дела не закрывают.

От его вежливости мне странным образом сделалось не по себе. Когда он орал на меня, то напоминал чатфилдского главного старшину Данстейбла перед парадом. Это было искренне и ярко — к тому же инспектор вдвое меня старше.

— Отступать мы не намерены. Дженнифер была совсем молодая, ее так любили родители. Когда-нибудь вы это поймете, если у вас появятся собственные дети. — Во что он, судя по голосу, не очень-то верил. — Убить девушку в таком возрасте, — продолжал он, — когда у нее все еще было впереди. Это очень серьезное преступление. Тут мнения полиции и общества сходятся. Что случилось самое страшное.

Он окинул комнату взглядом, словно надеялся зацепиться им за улику, которую четверо полицейских не смогли найти за три дня.

— Однажды, — сказал Пек, застегивая плащ, — мы узнаем, что произошло с Дженнифер Аркланд. Я вам это обещаю.