Философия в будуаре, или Безнравственные наставники - Маркиз Де Сад

Полагаю, этих доводов вполне достаточно, чтобы стало ясно,что не должно быть законов, карающих за преступления против религии, ибо оскорблениевымысла ничего не оскорбляет. Было бы в высшей степени непоследовательнонаказывать того, кто поносит или презирает вероисповедание или культ,главенство которого не может быть доказано. Поступать так - значит выказыватьпристрастие и, следовательно, нарушать равенство, основной закон новогогосударственного устройства.

А теперь мы перейдём ко второй категории человеческихобязанностей, к обязанностям перед ближними. Эта категория наиболее обширная.

Христианская мораль, слишком расплывчатая в том, чтокасается отношений человека со своими ближними, в своей основе полна столькихсофизмов, что мы просто не в состоянии их принять ведь если занятьсявоздвижением моральных принципов, то нужно тщательно избегать, чтобы онибазировались на софизмах.

Эта абсурдная мораль предписывает нам возлюбить ближнего,как самого себя.

Разумеется, не было бы ничего более возвышенного, когда быфальшь можно было выдать за красоту. Речь не о том, чтобы любить ближнего, каксамого себя, ибо это противоречит всем законам Природы (а лишь её голосу мыдолжны внимать, что бы мы ни делали), речь идёт только о том, чтобы любитьближних, как братьев, как друзей, ниспосланных нам Природой, с которыми мы, вреспубликанском государстве, должны уживаться значительно лучше, тем более, чтоисчезновение дистанций между людьми будет только укреплять связи между ними.

Пусть же человеколюбие, братство, благожелательность лежат воснове наших взаимных обязанностей, и пусть каждый выполнит их с той энергией,которую дала ему Природа. И не будем хулить, а тем более наказывать тех, у когопохолоднее темперамент или язвительней характер, кто не замечает в этихтрогательных общественных взаимоотношениях той прелести, которую находят в нихдругие. Ибо мы должны согласиться, что пытаться заставить всех подчинятьсяединому закону будет явной нелепостью подобные смехотворные действияуподобились бы поведению генерала, который одел всех солдат в форму одного итого же размера. Величайшей несправедливостью является требование, чтобы люди,обладающие разными характерами, подчинялись одному и тому же закону - то, чтохорошо для одного, вовсе не является таковым для другого.

Следует признать, что невозможно установить столько законов,сколько существует людей, но законы могут быть мягкими и в столь маломколичестве, что все люди, каким бы характером они ни обладали, легко имподчинятся.

Более того, я бы потребовал, чтобы эти немногочисленныезаконы можно было подлаживать ко всему разнообразию характеров. Те, ктосоставляют свод законов, должны положить в основу принцип применения их вбольшей или меньшей степени, в зависимости от человека, о котором идёт речь.Было доказано, что некоторые добродетели чужды определённым людям, подобно тому,как некоторые лекарства не подходят людям с определённой конституцией.

Итак, разве это не будет верхом несправедливости, если выиспользуете закон, чтоб карать человека, который просто не в состоянии законуподчиниться?

Разве попытка заставить слепого различать цвета не являетсяаналогичной несправедливостью?

Эти начальные принципы подводят нас к необходимостиустановления мягких, гибких законов, а главное - к избавлению навсегда отжестокости смертной казни, потому что закон, который покушается на человеческуюжизнь, является безжизненным, несправедливым, недопустимым. Это вовсе незначит, и это будет объяснено ниже, что нет таких случаев, причём в большомколичестве, когда люди, не нанося оскорбления Природе (и я это продемонстрируюпозже), убивали друг друга, пользуясь прерогативой, данной их общей матерьюПриродой. Но закон не может получить подобную власть, потому что он, холодный ибездушный, должен быть чужд страстям, которые способны оправдать жестокий актубийства. Человека вдохновляет на поступки Природа, которая может простить емуубийство, закон же, напротив, всегда находится в противоречии с Природой, и неимея с ней никакой связи, не может получить разрешение на те же крайности, ибо,не имея тех же побуждений, закон не может иметь те же права. Всё это тонкие исущественные различия, которые ускользают от большинства людей, потому что лишьнемногие обладают склонностью к размышлению. Но мои доводы будут осознаны иприняты к сведению людьми просвещёнными, которым они адресованы. Я надеюсь, чтоони окажут влияние на новый свод законов, который нам готовят.

Вторая причина, по которой следует покончить со смертнойказнью, заключается в том, что она никогда не могла обуздать преступления, ибоони ежедневно свершаются вблизи эшафота. Избавиться от смертной казни следует ипотому, что трудно придумать более бессмысленные расчёты, когда одного человекаубивают за то, что он убил другого, и получается, что стало не одним человекомменьше, а, вдруг, двумя - такого рода арифметика годится только для палачей иглупцов.

Таким образом, вред, который мы можем принести нашимсобратьям, может быть сведён к четырём типам: клевете воровству преступлениям,проистекающим из распутства, которые могут неприятным образом влиять на людей иубийству.

Все эти преступления считались самыми страшными примонархии, но являются ли они столь же серьёзными в республиканском государстве?Вот это мы и собираемся проанализировать с помощью светоча философии, ибо такоеисследование может быть осуществлено только при его сиянии. Да не упрекнут меняв том, что я являюсь опасным новатором пусть не говорят, что я своими писаниямистараюсь ослабить раскаяние в сердце преступника, что моя гуманная этикапорочна, поскольку она защищает те же преступные наклонности. Я хочу официальнозаявить, что у меня нет таких извращённых намерений, я лишь излагаю идеи,которые открылись мне ещё при достижении сознательного возраста, и обсуждению ивоплощению которых в течение многих веков противился бесчестный деспотизмтиранов. Тем хуже для тех, кто подвержен дурному влиянию какой-либо идеи темхуже для тех, кто не способен усмотреть ничего, кроме вреда, в философскихразмышлениях. Кто знает, быть может, их развратило чтение Сенеки и Шаррона?Нет, вовсе не к ним я обращаюсь, я говорю только для тех, кто способенвыслушать меня до конца - они прочтут меня, ничем не рискуя.

Искренне сознаюсь, что я никогда не считал клевету злом,особенно при таком государственном устройстве, как наше, где все мы, болеетесно связанные, сблизившиеся друг с другом, испытываем, очевидно, интересбольше узнать друг о друге. Одно из двух: либо клевета присуща поистинеиспорченному человеку, либо она не чужда и человеку добродетельному.Согласитесь, что в первом случае нет большой беды, если мы обвиним внезначительном проступке человека, уже погрязшего в более страшных грехах. Приэтом проступок, который мы не считаем за преступление, лишь выявит истинноепреступление, совершённое злодеем, и полностью разоблачит его.

Предположим, что над Ганновером нездоровый воздух и что,отправляясь в этот город, я рискую большим, чем заболеть простой лихорадкой.Могу ли я сетовать на человека, который сказал мне для того, чтобы я туда неехал, что в Ганновере свирепствует смертельная болезнь? Конечно же, нет ведь,пугая меня большим злом, он спас меня от меньшего.