По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России - Михал Гедройц

Весной 1938 года Анушка получила свою матуру и начала готовиться к дебюту в Варшаве, куда она отправлялась за высшим образованием и светской жизнью. Для меня это была возможность сблизиться с Тереской. Но этому не суждено было произойти, по крайней мере не в тот раз. Она еще приходила в себя после двух травм, которые перенесла одну за другой. Летом в Лобзове она неудачно упала с лошади на полном скаку, галопируя перед восторженной публикой. А потом в Луцке попала под машину. Выздоровление и назойливые младшие братья не очень сочетаются. Мать почувствовала, что я какой-то совсем неприкаянный, и предложила читать мне вслух. Она выбрала трилогию Сенкевича, великое историческое произведение XIX века. Мы погружались в него, забывая о мире вокруг нас. Я никогда не забуду, как однажды, в первый и — увы! — последний раз, эту роль взял на себя отец. Читал он великолепно. Наконец-то родители приняли меня в свою компанию, и я был им очень благодарен за это.

Доказательство их заботы обо мне и интереса я получил 25 мая 1938 года в день своего первого причастия, когда мать подарила мне молитвенник, в котором написала от них обоих: «Пусть эта книжечка напоминает тебе, что тот, кто любит Бога и истово молится, не собьется с пути». Этот молитвенник пережил немало приключений на разных континентах и сегодня, семьдесят лет спустя, он здесь, передо мной, в Оксфорде.

* * *

Политика начинала играть все более важную роль в жизни моего отца. В конце 1930-х годов Польша была еще молодым и уязвимым государством: угроза со стороны Германии и возможные способы ее преодоления были главной заботой. (Советы казались меньшим злом, потому, разумеется, что победа Польши 1920 года еще была свежа в памяти.) Отец считал, что единство республики — необходимое условие ее безопасности — в значительной степени будет зависеть от лояльности приграничных меньшинств: украинцев и белорусов. Поэтому он начал искать политическую платформу, где единство республики было бы целью, единой для всех, целью, которая в минуту опасности будет превалировать над любыми разногласиями. В начале 1938 года он присоединился к Лагерю национального единства (Obóz Zjednoczenia Narodowego, или OZN), движению, которое в какой-то момент привлекало экстремистски настроенных националистов, но теперь во главе его стояли более умеренные люди.

Его тут же пригласили выдвинуть свою кандидатуру на выборах в сенат. Мать вспоминала, как мучительно он размышлял, принимать ли предложение. В конце концов он согласился и был избран. Польский сенат состоял из 96 членов, половина из которых назначалась президентом, а вторую половину избирали коллегии выборщиков. Тогда говорили, что благодаря этой системе на первый план выдвинулась «самая заслуженная сотня в стране». Отцу, который прежде был важной персоной лишь местного масштаба, предстояло стать одним из тех избранных, что находятся в центре событий. Все мы слушали церемонию присяги по радио (крики: «Вот он, идет!»), и весь дом поднял бокалы в честь этого события.

В сенате отца выбрали председателем Польской парламентской ассоциации Волыни, в которую входили как сенаторы, так и депутаты Сейма. Параллельно была создана аналогичная украинская организация. Тадзио был убежден, что Польская ассоциация должна выступить инициатором «наведения мостов» между ними. Он считал, что это должно стать шагом к новым отношениям польской и украинской общин в Волыни.

Наша семья оказалась разделена географически. Было решено, что Тереска будет сдавать свою матуру в Луцке, поэтому мать (а с ней и мы с Мартечкой) останется на месте. Тадзио из Луцка стал регулярно ездить на поезде в Варшаву, где жила Анушка, уже студентка (эту роль, она, кажется, не воспринимала всерьез). Родители решили, что в некоторых случаях необходимо вмешательство отца. В одном случае оно оказалось очень кстати. В то время в студенческое сообщество проникало довольно много экстремистских антисемитских групп. Одна из таких групп щеголяла красивым значком «Меч храбрых». Анушке предложили этот значок, и она стала его носить; ей очень нравилось, как он смотрится, а о том, что он означает, она понятия не имела. Отец быстро положил этому конец, и самым решительным образом. Другой случай его вмешательства был не таким серьезным. Анушка отправилась к знаменитому парикмахеру и выщипала брови. Когда отец увидел результат (мне казалось, что получилось очень мило, а матери и Тереске — что совершенно безобидно), он был вне себя от ярости. Последовали резкости, слезы, и матери пришлось выступать в качестве миротворца, что из Луцка — письмом или по телефону — было непросто.

9 марта 1939 года отец выступил с первой речью в верхней палате. Для него это стало возможностью привлечь внимание к своей политической программе по Волыни в контексте более широкого круга вопросов, связанных с восточными приграничными территориями. Украинцев в Волыни было 70 процентов из порядка двух миллионов населения. Большинство из них были мелкими землевладельцами. Волынская польскоговорящая община — доминирующее политически меньшинство землевладельцев, госслужащих (в форме и без) и представителей высокооплачиваемых профессий — составляла 16 процентов населения. На долю еврейской общины приходилось 10 процентов (что соответствовало среднему проценту по республике в целом); помимо того, что они были хорошо представлены в различных высокооплачиваемых профессиях, они контролировали более 70 процентов городской торговли и ремесел.

В начале речи отец напомнил, что благосостояние республики требует «органической интеграции» приграничных районов в остальную Польшу. Такая интеграция является обязательным условием экономического развития приграничных территорий. Далее он перешел к программе инвестиций в инфраструктуру Волыни — необходимому условию экономического развития. Предлагаемая программа предполагала «позитивную дискриминацию», поддержку поляков, которые, как ожидалось, прибудут из других частей страны, и (по умолчанию) украинской общины — и те, и другие будут стремиться продвинуться в бизнесе или добиться успеха в профессиональной сфере. Усиление «польского элемента» в Волыни — а на самом деле по всей приграничной территории — приветствовалось как необходимый шаг к единству и, соответственно, безопасности Польши. Польский элемент должен был стать «связующим веществом» многонационального состава населения.

Политика позитивной дискриминации предлагалась как способ скорректировать дисбаланс городского бизнеса, в котором, как мы видели, доминировала еврейская община. В сегодняшней обстановке, сформированной последствиями холокоста и предполагающей щепетильность и политкорректность, из-за предложения отца создавать режим благоприятствования для новых польских «иммигрантов» (и коренных украинцев) кто-то мог бы задним числом обвинить его в антисемитизме. Подобное обвинение, конечно, было бы абсурдно при его биографии — она говорит сама за себя. Его предложение следовало рассматривать скорее как способ помочь уязвимым категориям населения, способ, который проповедуют и используют многие социальные группы и институты по всему миру, в том числе и еврейские общины. Однако — и здесь я рискну высказаться как бывший советник по экономическим вопросам — позитивная дискриминация может оказаться опасным лекарством: она потенциально неэффективна, потому что может задушить самые лучшие таланты, оставшиеся в общинах, лишенных официальной поддержки. Кроме того, велика вероятность, что государство окажется вовлеченным в этот процесс и, таким образом, отступит от своих обязательств оставаться беспристрастным. Отец же в своих предложениях по позитивной дискриминации, по-видимому, допускал вмешательство государства. Поэтому сегодня я готов скрестить шпаги с сенатором от Волыни.