Смерть на Невском проспекте - Дэвид Дикинсон

Рикки нахмурился:

— Знаете, лорд Пауэрскорт, вы первый человек, который меня об этом спрашивает! — Он помолчал, глядя на две последние строчки депеш в Лондон. — Могу вам сказать одно, милорд. Я уверен, что это пустяк, сущий пустяк. — Он снова замолчал, чтобы быстро-быстро поперебирать несколько ключей. — Ну вот, все. Ушли. Да, о чем это я? Да, мистер Мартин. Я совершенно уверен, милорд, — хотя никак не смогу это доказать, — что в какой-то момент примерно тогда, когда исчез мистер Мартин, кто-то пользовался моими аппаратами в мое отсутствие, а мне ничего не сказал. В те дни я покидал свое место лишь дважды — один раз получил срочный сигнал, что должен немедленно явиться к его милости, а второй — на следующий вечер, когда меня позвали к нему же выпить по случаю православного Рождества. Я не знал, что речь о праздновании, думал, это что-то по делу, и помчался со всех ног. А теперь, когда я об этом думаю, то вспоминаю, что как раз в это время здесь сломался дверной замок, и мы три дня не могли добиться, чтобы кто-то из русских пришел и починил — все были в стельку пьяные по поводу Рождества. В общем, дверь не запиралась, и, пока меня не было, кто-то мог войти и отправить депешу.

— Если, конечно, знал, как это делается, — прибавил Пауэрскорт.

— Вот именно, милорд, а из здешних дипломатов никто этого не умеет!

Любопытно, подумал Пауэрскорт, может, Мартин и впрямь был шпион — ведь сэр Джереми Реддауэй в самом деле рассказывал, что Мартин обучался владению телеграфным аппаратом. Таким образом, эти машинки не представляли для него никакой тайны.

— А почему вы решили, Рикки, что некто неизвестный пользовался вашим хозяйством?

— Две улики, — с готовностью ответил телеграфист. — Я всегда накрываю аппарат крышкой, когда он стоит без дела. — Словно иллюстрируя свои слова, он снял темный футляр с аппарата и тут же накрыл его снова. — Но когда я вернулся, крышка была снята.

— А вторая улика?

— Ну, ее объяснить труднее, лорд Пауэрскорт. Наверно, это может понять только телеграфист. У меня, понимаете ли, то, что называется легкая рука, я не сильно нажимаю на ключ. А у того, кто пользовался аппаратом в мое отсутствие, рука тяжелее, так что, когда я взялся за ключ, у меня было какое-то странное, непривычное ощущение. Понимаете, ключ успел привыкнуть к руке того человека.

Кивая, чтобы показать, что слушает, Пауэрскорт меж тем обдумывал возможности, которые следовали из этого открытия, и было таких возможностей — не счесть. Кроме того, он не мог не признать — от молодого человека потребовалось большое мужество, чтобы признаться ему в своих подозрениях.

— Рикки, — сказал он, — не могу передать, как я вам благодарен за то, что вы мне рассказали. Этот факт может существенно изменить весь ход моего расследования. Разумеется, я не стану напоминать вам, что все, о чем мы сегодня говорим, должно остаться строго между нами. — Он улыбнулся. — Могу сказать лишь, что, судя по началу, вы окажетесь не менее ценным членом моей команды, чем когда-то в Южной Африке был ваш брат Альберт.

Рикки Краббе порозовел от удовольствия:

— Благодарю вас, милорд! И вот еще что. Я мог бы хранить здесь все ваши сообщения, если вы не хотите, чтобы они ходили по рукам. Как вам такая идея?

— Превосходно, — кивнул Пауэрскорт.

— Да, и еще одно дело, милорд, — сказал Рикки, когда тот уже взялся за ручку двери, чтобы уйти. — Дайте мне знать, если вам понадобится послать что-то действительно очень, крайне секретное, чтобы ни одна душа не знала. Мы с братом экспериментируем со всякими тайными кодами, так что я мог бы послать для вас депешу, которую никто, кроме нас, не прочтет.

— Ну, это в высшей степени ценное предложение, — обрадовался Пауэрскорт, в крепком рукопожатии тряся ему руку. — Спасибо, огромное спасибо. А скажите, какой толк вашему брату в его банке от таких игр в прятки?

Рикки рассмеялся:

— Он говорит, мы можем сделать на этом состояние, милорд. Эти банки, он говорит, они прямо одержимы секретностью и готовы платить сумасшедшие деньги, чтобы никто не мог сунуть нос в их переписку!

«Индостанские правила в посольстве» — так начал Пауэрскорт свое сообщение Джонни Фитцджеральду. Он сидел на краешке письменного стола де Шассирона, а направо от него низвергался водопад спутанных телеграфных лент. Он подумал, не повторить ли эту фразу еще раз, и решил, что не стоит. Джонни наверняка не забыл тех времен, когда они с Пауэрскортом читали всю почту взбунтовавшегося индийского махараджи, что позволило британским властям подготовить беспощадный упреждающий удар, тогда как сам махараджа находился в полной уверенности, что планы восстания — тайна за семью замками. Двух слов — «индостанские правила» — будет вполне достаточно, чтобы Джонни понял: вся официальная переписка британского посольства расшифровывается и прочитывается кем-то посторонним. Эта депеша будет доставлена Джонни Фитцджеральду по каналу Шапорова-старшего через банк свояка Пауэрскорта, Уильяма Берка. «Срочно нуждаюсь в сведениях касательно перемещений Мартина, — писал дальше Пауэрскорт, — который по некоторым данным находился в Санкт-Петербурге в следующие периоды: 1904 год: 5-11 января, 21–29 марта, 15–22 октября. 1903 год: 4-12 января, 23–30 марта, 1–9 октября. 1902 год: 6-14 января, 5-12 октября. Просьба проверить через Форин-офис, агентства путешествий, также можно справиться у дворецкого Роузбери, если маршрут нестандартный». Дворецкий лорда Роузбери, которого звали Лит, в приближенных к лорду кругах славился редкостной памятливостью на расписания движения поездов и кораблей, как британских, так и по всей Европе. И если имелся пароход, направлявшийся в Гамбург и по времени подходящий для пересадки на лесовоз, следующий в Ригу или Таллин так, чтобы оттуда поездом, не теряя ни минуты, попасть в Санкт-Петербург, то вы могли не сомневаться в том, что Литу этот маршрут известен. Восторженные почитатели утверждали, что величайшим его достижением была переправка за границу, за гонорар в пятьсот фунтов, особы, которую полиция не просто искала, но денно и нощно сторожила в каждом порту и на всех железнодорожных станциях Англии. «Через Берка проверь финансовое состояние Мартина. Долги? Казино? Женщины? Когда все выяснишь, немедля приезжай в Петербург. Можешь считать это разведкой боем на тему «птицы Северной Европы». Жду с нетерпением. Фрэнсис».

Когда Пауэрскорт вернулся в Большую гостиную, около половины шестого, Михаил и Наташа чинно сидели перед камином, попивали чай. Проницательному Пауэрскорту показалось, что между ними что-то произошло, но он конечно же промолчал. Впереди был ужин в каком-нибудь хорошем ресторане на Невском проспекте. Пауэрскорт протянул Шапорову послание, адресованное Джонни Фитцджеральду.

— Это письмо самому близкому моему другу, — сказал он, улыбаясь молодым людям. — Он всегда помогает мне во всех моих расследованиях.

— И теперь вы приглашаете его присоединиться к нам? — спросила Наташа, наливая ему чай.

— Да, — улыбнулся Пауэрскорт.

— Я позабочусь, чтобы ваше послание отправили сегодня же вечером, — пообещал Михаил, — но, лорд Пауэрскорт, вы обещали, что мы поговорим сейчас о мистере Мартине и о том, как нам узнать, был ли он в Петербурге.