Когда уходит друг. Как пережить потерю любимого питомца - Джеффри Муссайефф Массон

В то утро я сходила за ним в поле, сделала ему ванну с пеной, приготовила мешанку из отрубей с яблочным соусом и сидела с ним, пока он ел. Мы ждали ветеринара. Мне предложили уйти, но я не могла допустить, чтобы Ребел остался в последний момент с чужими людьми. Усыпить лошадь – это не то же самое, что усыпить кошку или собаку. Лошадь весит почти пятьсот килограммов, она не умеет ложиться и просто падает. Люди должны сделать все возможное, чтобы смягчить это падение, но, так или иначе, это пятьсот килограммов. Ветеринар вколола успокоительное. Я держала голову Ребела и чувствовала, как он наваливается на меня всем телом. Слезы застилали мне глаза. Ветеринар сделала укол и сказала, что теперь сама подержит голову, направляя Ребела. Когда Ребел рухнул на землю, я рассыпалась на кусочки. В моей душе враз померкло солнце. Ребел умер. Мы привели Понибоя попрощаться с ним. Лошади тоже скорбят, а эти парни были неразлучны пятнадцать лет. Надо было показать Понибою, что его друг умер, а не переехал в другое место. Я сидела рядом с телом Ребела, пока за ним не приехали и не забрали в крематорий. До сих пор меня терзают сомнения, правильно ли я поступила, усыпив Ребела; но я знаю, что он страдал. Это последнее доброе и милосердное дело, которое я могла сделать для него как друг.

В первые дни после смерти Ребела боль утраты была невыносимой. Я чувствовала ее физически. Внутри меня образовалась дыра. Горло перехватило, из глаз текли слезы. Я как будто застряла в своем теле, которое стало усыпальницей скорби. Мысль пойти в конюшню, где больше нет Ребела, была невыносимой. Но у меня оставался Понибой, и, когда я увидела его, поверьте, я прочитала в его глазах: “Я знаю, тебе плохо, иди сюда”. Мы молча провели целый день на природе, любовались закатом.

По традиции у лошади отрезают хвост, но помимо этого я срезала пучок волос с гривы. Я заплела хвост Ребела, и он висит в моей спальне вместе с уздечкой и именной табличкой. Еще я сплела браслет – и Ребел как будто всегда со мной. Я еще не решила, где развеять прах, и держу его дома. Понибой заставлял меня держаться. Через несколько месяцев после смерти Ребела бывшая коллега приобрела коня, владелец которого задолжал за аренду. Она настаивала, чтобы я приехала, и уверяла, что лошадь подходит мне идеально. Я сдалась. Единственная вина этого коня была в том, что он – не Ребел. Еще через несколько месяцев я согласилась взять Арагона, и он заполнил мой колодец печали. Я снова стала улыбаться и ощутила крылья. По крайней мере на какое-то время мне показалось, что горе утихло, но когда мы проезжаем любимые места Ребела и подкрадывается печаль, я рассказываю Арагону про Ребела.

Иногда меня охватывает тоска. Прошло почти два года, как не стало Ребела. Я пыталась заполнить дыру чем могла, но лишь опустошила свой банковский счет. Иногда боль настолько сильна, что я не могу смотреть на фотографии Ребела. Люди говорили: “У тебя же есть красивый новый конь!” – словно я должна забыть все, что пережила. У скорби нет временных рамок. Нельзя отметить в календаре дату, когда затянется зияющая дыра. Несколько месяцев назад я обратилась к психологу, работающему с горем. Он сказал мне, что я не должна стыдиться печали или гнева. Я стала вести дневник воспоминаний и каждый день учиться принимать утрату. Недавно я была в конюшне и увидела, как на поле с Понибоем общается новая гнедая; на мгновение мне показалось, что это Ребел. Сердце упало. Мне приходится жить дальше, но порой, под настроение, я вспоминаю чудесные дни, проведенные вместе с Ребелом, как он резвился на просторном зеленом пастбище с друзьями, ушедшими в мир иной еще раньше. Я до сих пор чувствую запах патоки и земли, который исходил от него».