Рад, почти счастлив... - Ольга Покровская

Прислонившись к стене, свесив расслабленные руки, Иван слушал её шум и жалел, как всё-таки редко и ненадолго высвобождается из-под спуда Олино сердце – как солнце в самых северных областях.

Раздосадованная молчанием Ивана, Оля хотела сказать что-то ещё, но тут по-маминому пропел дверной звонок. Иван открыл дверь, и Оля, буркнув приветствие, чиркнув плечом о снежный рукав Ольги Николаевны, вылетела вон.

– Это ещё что за явление? – спросила мама, румяная, в растаявшем снегу, и побила каблуками о коврик.

– Я играл на пианино и её разбудил, – объяснил Иван, помогая маме раздеться. – Приходила меня отчитывать.

Ольга Николаевна машинально оглянулась на дверь: худенькая, бледная, рыжая, искурившаяся приходит к нашему принцу и всеми способами стремится добыть утешение от жизни. Ах, бедняжка! – она подумала об Оле ещё секунду и выкинула из головы. Ей хотелось скорее сообщить сыну новость, подобранную ею в очереди.

– Никаких трёх дней! – с восторгом объявила она. – Будет мести неделю! Говорят, весь транспорт встанет, всё поломается. Обещают буквально буран, и надолго!

– Буквально буран? – улыбаясь, переспросил Иван. – А вино у нас есть? «Будет обидно, – подумал он, – если наглухо завалит подъездную дверь, и окажется нечем праздновать приключение».

Итак: мама купила хлеба, а он сбегает за вином – райское распределение обязанностей! Иван пришёл в магазин и, наследив снежком, выбрал бутылку лёгкого итальянского вина. Оставалось добежать до дому, пока не начался объявленный буран. Но он не добежал – валы снега замели его на реку.

Над обрывом, с пакетом в руке, стоял Иван и смотрел на едва различимые через метель катера в заливе. Здравствуй «Балта»! Привет «Мария»! За шиворот намело снега, лицо распухло. Он не знал, чего ждёт, но просто так уйти ему не хотелось. «Хоть ноги пусть замёрзнут», – решил он. Но ошибся, сигнал к отступлению был иным. В какой-то миг он услышал вой над рекой – протяжный и мощный свист метельного ветра. Завывание это так весело ошпарило его, что он сорвался и бегом рванул по растущим сугробам к дому.

– Что это с тобой? Волки что ли гнались? – удивилась мама, пуская взбудораженного сына в дом.

– Нет! – горячо мотнув головой, возразил Иван. – Я был на реке. Слушай, там так здорово! Там так воет! А у нас воет, или не слышно? – спросил он и, скинув снежную куртку, пошёл к окну. Из распахнутой створки хлынул стон и холод. Иван несколько секунд внимал восхищённо и, побоявшись за цветы, прикрыл.

– А вот ещё один с вином! – тем временем крикнула из коридора мама.

– Привет! Вы чего это дверь не запираете? – послышался Костин голос. – Видали, что творится? Я к вам зимовать.

Иван вернулся бегом и увидел в дверях заметённого Костю. Только красные щёки сверкали.

В руке он держал бутылку – за горло, наподобие противотанковой гранаты, а затем перевернул её дном вверх и вручил Ольге Николаевне, как цветы.

Это было выдержанное французское вино, из тех, какими болел Андрей.

– Хорошо живёшь! – заметил Иван, взяв у мамы бутылку и разглядывая этикетку.

– Фолькер подарил, – сказал Костя, устремляясь на кухню, к теплу и хлебу. – Я от них. Я был грустный – он сходил куда-то. На – говорит… Да ты не волнуйся! У них там этого гуталина – ну просто завались! Там целый погреб у них, как положено. Мы сейчас глинтвейн сделаем.

– Мама, как ты считаешь, – строго спросил Иван, – ему можно пить? Он всё время что-нибудь хлещет. Он же маленький!

– Да ладно, – сказал Костя, – не занудствуйте. Я такое пробовал – вам и не снилось! Что мне ваши десять градусов.

В ящичке с ложками Костя поискал механический штопор и, найдя, выдернул пробку. Затем взял с полки гвоздику, корицу, сахар и, насыпав всего понемногу в турку, залил вином.

– И апельсин ещё туда, – велел он Ольге Николаевне.

Она послушно нашла апельсин.

– Ну, кто угадает, за что будем пить? – спросил Костя.

– За трёхдневный снегопад, – сказал Иван.

– К чёрту ваш снегопад! – отмёл Костя. – Мы будем пить за то, что у меня впервые в жизни есть мои собственные деньги. Это непередаваемое ощущение! Но главное, мы будем пить за мою шикарную должность. Всё – я уже не временно, а окончательно вместо Женьки!

– Значит, «вместо Женьки». Звучит неплохо, – заметил Иван. – Предыдущая его должность, мама, называлась «левая рука Фолькера».

– Только не надо снова разводить, как там Женя, и не стыдно ли мне, – предупредил Костя. – Я даже сразу отвечу. Плохо! Не стыдно!

Они развернули стол и сели так, чтобы было удобно наблюдать за обедом развитие снежной атаки. В какой-то миг Ивану подумалось, что в стихии этой, как в коконе, вынашивается зародыш всех грядущих погод. А почему бы нет? Десятки народных примет толкуют, как прочесть по одному дню целое лето. Раньше он и судьбу бы взялся прочесть по такому метельному дню. Но теперь – нет, ни к чему ему это.

Прошло время. Буран не утих, но острота первого впечатления стёрлась. Ольга Николаевна, утомлённая Костиной живостью, ушла к себе. Костя сидел, подавшись вперед, к «экрану», уперев локти в стол.

– Не знаю, как ты, – говорил он Ивану, – а я очень чувствую сокращения планеты. Они буквально стадионные! Под их ритм просто невозможно углубиться во что-нибудь медленное. Вот мы сидим в снегу – но мы и мчимся! Вроде бы человек дома, у него впереди сто вечеров, он мог бы прочитать всего Льва Николаевича, как люди раньше читали. Но теперь нет – планета не даст. Даже если ты отшельник, всё равно – тебя трясёт с ней в такт. Попробуй упрись – расшатает по всем осям!

Костя приоткрыл окно и высунул голову в снег.

– Знаешь, что мне кажется? – сказал он, оборачиваясь. – В современном мире давно уже нет никакого снега. Всё сухо. Сухие магистрали, пригодные для скоростной езды, и чёрная грязь бульваров. Снег – это прошлое. Снег был когда-то в России, как царизм. Но его давно уже свергли. А у тебя, как ни приди, он в подозрительном изобилии!

– Что ж тут подозрительного? – спросил Иван.

– А то, что это выглядит не как жизнь, а как театр! – воскликнул Костя. – Две снежных декорации – берег и кухня! Снегопады между диалогами! Я приношу сюжет к тебе на дом, чтоб задать хоть какой-то ритм, и всё без толку! У Фолькера дуэль на скалах – а у тебя чай с липовым мёдом. У Фолькера полёт на Марс – а у тебя с гречишным! И вот я живу в реальности, гоню по чёрному асфальту – и вдруг бац! – проваливаюсь в твой снег! Опять просыпаюсь, опять гоню – бац! – опять проваливаюсь! Согласно асфальту, я крут! Согласно снегу, мне давно уж надо бы молитву и пост! Как жить человеку в такой раздвоенности?

Иван удивлённо взглянул.

Вдруг тихонечко, затем сильнее, пронеслось по дому космическое ауканье. Костя бросился в коридор и вынул из кармана пальто мобильный.

– Фолькер! – орал он в трубку. – Меня? Ты это серьёзно? Готов! Ну конечно! А давай еще Машку возьмём? Тем более, раз у Женьки пересдача.