Рад, почти счастлив... - Ольга Покровская

Но прежде требовалось совершить ряд строительных мероприятий: пробурить скважину, чтобы зимой была вода, протащить от границы участка газ, поменять кое-где половую доску, содрать со стен труху и обить свежей вагонкой.

Его строительная мысль дошла уже до батарей отопления, когда Иван осознал, что думает об этом всерьёз – не ради шутки. Он и вправду поверил, что однажды освободится от города и заживёт вольно. Это стало так очевидно, как если бы его будущее распахнуло в глухой стене голубое окно.

* * *

Мамино мужество принесло быстрые плоды. Буквально сразу, на третий или четвёртый день после её разговора с отцом, произошло сказочное событие. Отец приехал!

Иван был один. Он вернулся из офиса рано и, не имея ровным счётом никаких судьбоносных предчувствий, полез в Интернет. Ему хотелось почитать что-нибудь о виноградной местности, где решил обосноваться Андрей. Это был смешной ход, насквозь туристический, но Иван подозревал, что ключ успеха спрятан не в конкретном действии, а в добром намерении.

Посторонний – не мамин, не бабушкин, не дедушкин, не Олин и не Костин звонок в дверь, отвлёк его от дела спасения дружбы. Может быть, подспудно Иван и узнал этот ровный длительный нажим, но мысль об отце не мелькнула. Он пошёл открывать.

От того, что это было совершенно невозможно предположить, Иван, увидев его на пороге, засмеялся. Отец испытанным щитом своего лица отразил его смех.

– Добрый день! Ольга дома? – произнёс он и сразу шагнул глубоко в коридор, к зеркалу. Посмотрел на себя, и начал не торопясь раздеваться.

– Мама поехала в бюро переводов, – ответил Иван.

– А она бы мне нужна! – сказал отец и расположил на вешалке свою заснеженную одежду. Тон его был недовольный – как если бы Ольга Николаевна прогуливала работу. – Ну, может, ты подскажешь? Мне нужны журналы с моими статьями. Я так полагаю, вы их на дачу выкинули?

– Нет. Они, наверно, на антресолях, – ласково возразил Иван.

Отец ничего не ответил и, минуя его, прошагал в комнату.

Он держал себя, как хозяин, сдавший угол жильцам, и зашедший проверить порядок. Брезгливо рассмотрел порез на обивке стула, с филёнки шкафа стёр пальцем пыль. Иван не обиделся. Он понимал: а как ещё отцу «сохранить лицо»? Не побитой же собакой было ему возвращаться!

Удостоверившись в бездарности жильцов, отец потребовал стремянку и приступил к поискам.

Иван несколько минут поприсутствовал, глядя на него снизу вверх. Ему нравилось корабельное занятие отца. Он чувствовал себя наследником – и фигуры на лестнице, и книжного шкафа, и векового шелеста, возникающего от соприкосновения руки и книги. Всё это было его по праву.

Ивану захотелось найти для отца приветливое, послушное слово, чтобы тот разморозился, наконец. В сентиментальном вихре он вышел и отправился на кухню готовить чай.

Как раз, когда стол был накрыт, отец завершил свое дело.

– Вот они, – произнёс он довольно равнодушно и спустился на пол со старой, советского фасона папкой. Ему пришлось поморщиться, чтобы распрямить заржавевшую спину. Он убрал папку в портфель и пошёл одеваться.

Ни на что не надеясь, Иван предложил ему чаю и был удивлён, когда отец отставил портфель и прошагал на кухню. Вероятно, это дом, где он провёл значительный кусок жизни, захватил его в свои объятия. А может, ему хотелось дождаться мамы?

Вид накрытого стола тронул отца. Он впервые посмотрел прямо – с насмешливым удовлетворением – и сел.

– Ну, чем занимаешься? – спросил он, конструируя себе бутерброд. – На работе не засиживаешься, как я вижу?

Это был единственный случай, когда Иван не мог своей спокойной, добросердечной улыбкой отвести все насмешки. В данный момент он разговаривал с работодателем, чьей милостью был свободен и сыт.

– Твоя жизнь – это графомания, – сказал отец. – У неё нет структуры. Нет эскалирующей идеи, вокруг которой располагались бы события. В качестве спасения я бы посоветовал тебе серьёзно отнестись к судьбе компании, но, думаю, тебе это уже не по силам.

– Что же делать? – спросил Иван.

– Ничего. Деградируй в своё удовольствие. Через несколько лет из тебя выйдет хорошая манная каша.

Он допил кофе, оделся и, подхватив свой портфель, вышел.

Иван хотел посмотреть в окно, как отец пройдёт по двору, но как-то спутался и, забредя на кухню, встал посередине. Слова отца ныли в его голове затрещиной. Внутренняя основа дрогнула. По совести побежала рябь.

«Может быть, все они правы – и мама, и Костя, и отец, – раздумывал Иван. – Но на что же ему купить сюжет? На бабушку с дедушкой, которые отвлекают его от возможного Дела? Как избежать участи манной каши? Забросить свой живой сад и заняться чужим, каменным, только потому, что это убьёт время и даст денег? Или, может, забросить свой живой сад и заняться чужим живым садом – Бэлкиным? Но тогда засохнет свой, и так не много ему осталось».

Рассеянно Иван собрал чашки. «Правда где-то посередине, – говорил он себе. – Соразмерность – вот что нужно. Так разве же он не ездит в офис? Не наметил себе летнюю Австрию? Ну, хорошо… Можно ещё попробовать посерьёзней отнестись к институту. Согласен, ладно…»

К тому времени, когда мама вернулась, Иван уже точно знал, что отцу не нужны были никакие статьи. Его приезд был злым, неуклюжим жестом примирения.

– Как же ты будешь с ним жить? – спросил Иван за вечерним чаем, когда все детали фантастического события уже были известны маме. – Ты же сама от него сбежала. Или ты рассчитываешь на перемену в нём? По-моему, зря.

– Я рассчитываю на перемену в себе! – рассудительно уточнила Ольга Николаевна. – И потом, я и не собираюсь с ним жить. Он снимет квартиру. Мы будем иногда встречаться, выходить в свет. Всё-таки какие-то остатки его страшной любви ко мне должны ещё сохраниться – вот на них, по соседству, мы и протянем. Это ведь лучше, чем в одиночестве!

Иван, умилённый застарелым маминым романтизмом, не посмел возражать.

* * *

Несколько дней прошло, а отцовская оплеуха горела. Иван надеялся остудить её прогулками по бережку, прикладывал к ней Баха, и на ночь – две строчки. Всё напрасно. Со вспухшей совестью, понимая, что сам себя замуровал, сам обратил столько добрых возможностей в камень, Иван проводил дни. Хорошо, что он знал по опыту: из любой тоски рано или поздно найдётся выход.

Опыт не подвёл. Однажды утром его жизнь распахнулась. Иван обернулся на звонок телефона, как на щелчок замка, и увидел на экране мобильного тоненький Бэлкин номер. Номер был сложен из четвёрок, семёрок и единичек. Веточки эти ещё не поросли листвой, но они пахли, сквозь их тонкую изгородь дуло мимозой. Ринувшись в этот цвет, Иван взял трубку.

Бэлла Александровна звонила по делу. Со всей деликатностью она просила Ивана навестить брата. Оказывается, Костя болел. Её мучили подозрения – нет ли у него воспаления лёгких, потому что кашель, услышанный ею по телефону, в последние дни звучал ужасающе. Доверить дело матери, не имевшей с ребёнком никакого контакта, она не могла. «Если есть необходимость, я сразу прилечу», – сказала Бэлла, и Иван, мучимый противоречием, надеясь, с одной стороны, что необходимость есть, с другой, волнуясь за Костю, решил немедленно навестить больного. Он упаковал в сумку забытое Костей пальто и отправился на Краснопресненскую.