Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства - Владислав Гончаров

Этот вопрос возник после Балканских войн на почве спора между военными и гражданскими властями относительно управления территориями, отвоеванными у Турции. Радикальная партия, возглавляемая Пашичем, не желала распространить на новые завоеванные области действие сербской конституции, как того требовали офицеры, и ввела там драконовский режим, который раздражал население, а в смысле насилия и гнета оставлял за собой все, что имело место в Боснии под владычеством Габсбургов. По уверению военных властей (и судя по статьям, печатавшимся в «Пьемонте»), ответственность за это падала на своекорыстных, плохо подготовленных гражданских чиновников, которых радикалы назначили в новые завоеванные области. Радикалы утверждали, что офицеры просто не желают признать приоритет власти, созданной штатскими.

В этом конфликте офицеров поддерживали оппозиционные политические группы, которые требовали отставки кабинета Пашича. Министерство внутренних дел попыталось нанести удар «Черной руке», захватив ее клубное помещение. В начале июня 1914 года конфликт обострился до такой степени, что Пашич потребовал у короля Петра роспуска скупщины – для того чтобы народ мог непосредственно на всеобщих выборах выразить свою волю по этому вопросу. Король первоначально отказывался. Тогда Пашич сам подал в отставку. Несомненно, он рассчитывал этим усилить свое положение, так как считал, что никто, кроме него, не будет в состоянии образовать кабинет.

В этот момент, как уверяют, в министерский кризис вмешался русский посланник в Белграде Гартвиг, который постарался облегчить возвращение к власти кабинета Пашича, считая его необходимым для продолжения политики сотрудничества с Россией и Францией. 11 июня королю Петру пришлось вернуть Пашича к власти, а через несколько дней после этого он под предлогом болезни покинул Белград, оставив принцем-регентом своего сына Александра.

Этот внутренний партийный конфликт между радикалами, поддерживавшими Пашича, и офицерами, группировавшимися в организации «Черная рука», часто приводили в доказательство того, что Димитриевич и сараевские убийцы ни в какой мере не были связаны с сербским правительством и всячески старались скрыть от него существование заговора. По всей вероятности, это верно. Из показаний, данных на сараевском процессе, можно заключить, что сербские офицеры, дружественно относившиеся к убийцам, предостерегали их, советуя держаться осторожно, чтобы сербские гражданские власти ничего не заметили.

Таким образом, можно считать вполне достоверным, что Пашич и его кабинет не имели никакого отношения к возникновению плана убийства. Последнее было задумано за их спиной. По всей вероятности, они узнали о нем только тогда, когда приготовления были уже завершены и молодые люди собирались переправиться из Белграда в Сараево.

Но, с другой стороны, то обстоятельство, что правительство находилось в политическом конфликте с группой «Черной руки» из-за «вопроса о приоритете», еще не доказывает, что правительство совершенно ничего не знало о заговоре. Наоборот, мы имеем совершенно ясное и отчетливое заявление министра народного просвещения Любы Иовановича, что в конце мая или начале июня Пашич знал о том, что какие-то молодые люди собираются отправиться в Сараево с целью убить эрцгерцога.

Пашич сказал об этом лишь некоторым членам своего кабинета, а пограничным властям было отдано распоряжение задержать убийц, но распоряжение это не было выполнено, потому что пограничные власти сами состояли членами «Черной руки» и впоследствии донесли, что распоряжение пришло слишком поздно и молодые люди уже перешли границу. Мы уже изложили те соображения, по которым мы считаем это сообщение министра народного просвещения соответствующим действительности.

«Вопрос о приоритете» имеет для нас значение не только потому, что он дает основание предполагать, что сербское правительство первоначально не знало о заговоре. Гораздо важнее то, что этим объясняются два обстоятельства, послужившие основанием для чрезвычайно серьезных обвинений, выдвинутых против Пашича: первое – что он не предостерег определенным образом австрийские власти, после того как узнал, что убийцы отправились в Сараево; второе – что он после убийства не принял мер для розыска и ареста сообщников убийц в Белграде.

Действительно, сербская полиция, по-видимому, даже помогла скрыться одному их них – Цигановичу. Арест Цигановича, который являлся членом организации «Черная рука», а также выяснение роли, которую играли такие выдающиеся члены организации, как Димитриевич и Танкосич, еще более обострили бы политический конфликт и усилили бы антагонизм, который уже перед этим вызвал временное падение кабинета. Очевидно, Пашич не решился действовать против лидеров столь мощной организации и поэтому занял чисто пассивную позицию, надеясь, что Австрия и Европа не узнают правды.

Сербские источники не вскрывают нам, когда именно и каким путем Пашич узнал о заговоре. Предполагают, что его тайным образом осведомил об этом Милан Циганович, которому приписывают двойственную роль агента-провокатора, участвовавшего в заговорах вместе с лидерами «Черной руки» и в то же время шпионившего за ними по поручению Пашича и осведомлявшего обо всем сербское правительство и радикальную партию. Все три сараевских заговорщика открыто заявляли сейчас же после ареста и на суде, что Циганович принимал самое деятельное участие в их приготовлениях в Белграде.

Он – боснийский серб и эмигрировал в 1908 году в Белград. Здесь он прошел курс обучения в качестве комитаджа у Танкосича, а затем получил скромную должность на сербской казенной железной дороге. В 1911 году он вступил в организацию «Черная рука» за № 412 и сражался в отряде комитаджей под командой Танкосича во время Балканских войн. При подготовке заговора он являлся агентом Танкосича. Он доставал Принципу и его товарищам бомбы и револьверы для убийства эрцгерцога, он снабдил их цианистым калием, чтобы они могли покончить с собой после совершения убийства и таким образом устранить возможность разоблачения деяний самого Цигановича и его соучастников – сербов. По распоряжению Танкосича Циганович водил молодых людей на стрельбище около Белграда и там обучал их стрельбе из револьвера. В конце мая, когда они уже были готовы к отъезду, он снабдил их рекомендательными письмами к агентам «Черной руки» и доверенным лицам, которые должны были помочь им добраться до Сараева.

Доводы, говорящие в пользу того, что Циганович информировал Пашича, основаны не на каких-либо доказательствах, предшествовавших убийству, но на тех фактах, которые имели место после него: сербские власти постарались помочь Цигановичу скрыться, а в 1917 году он своими показаниями помог радикальной партии изобличить Димитриевича и разгромить организацию «Черной руки».

Через несколько дней после убийства, когда до Белграда дошли слухи о признаниях, сделанных Габриновичем и Принципом, Танкосич и Пашич, видимо, пытались воспрепятствовать опубликованию всяких сведений относительно белградских соучастников. Вечером 29 июня к владельцу газеты «Балкан» Светодику Савичу пришли три комитаджа и сказали ему от имени майора Танкосича, чтобы он ни под каким видом не печатал у себя в газете ничего о связях убийцы Габриновича с его знакомыми здесь (в Белграде), и главное – чтобы он не писал ничего такого, что могло бы скомпрометировать сербов, в противном случае ему будет плохо[55].