Уэллс. Горький ветер - Дмитрий Даль

– Я напишу на вас заявление в полицию. Вы покушались на мою жизнь. Вы пытались насильно лишить меня британского гражданства. Вам это так с рук не сойдет, – потрясал воздух проклятиями Уотсон, находясь всего лишь в трех ярдах над землей.

– Уважаемый, может быть, когда вы приземлитесь, то не откажетесь распить с нами бутылочку превосходного бургундского вина, – стараясь придать себе самый радушный и счастливый вид, уговаривал Уэллс почтальона пойти на мировое распитие.

Уотсон пучил глаза и совершенно не собирался идти на мировую. В это время над его головой усталые от полетов кролики, отчаявшиеся уже когда-либо пощипать свежей травки, расстроились желудком. Смачные дымящиеся от расстроенных чувств шарики упали на голову и за шиворот почтальона.

Я хлопнул себя по лбу, понимая, что о мировой теперь можно и не мечтать.

Бедный почтальон, смахнув с головы вонючие шарики, почувствовал что-то теплое и подозрительное у себя за шиворотом. Как он взвился, закрутился в воздухе на месте, запутываясь в веревках. Я с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, настолько потешными выглядели его воздушные пируэты.

– Вы же понимаете, Николас, что нам теперь не избежать столкновений с преподобным О’Рэйли. Он это так не оставит. К тому же он ирландец, а это отчаянные и горячие ребята. Как вы думаете, есть ли хоть какой-то шанс успокоить этого бедолагу почтальона? – поинтересовался Уэллс.

– Никакого. Он будет еще долго помнить то унижение, которому подвергся. К тому же он абсолютно уверен, что мы специально его взвили в воздух, как флаг Британии над Тауэром. В этом он будет чувствовать особое унижение, и я не удивлюсь, если через какое-то время он убедит себя в том, что это был политический акт, направленный на расшатывание государственных устоев.

– Как неудачно все получилось, – с тоской в голосе вздохнул Уэллс.

Тем временем отчаявшийся когда-либо ступить на землю почтальон приземлился. Он был измучен полетом, психически неустойчив, морально расшатан, да к тому же вымазан в кроличьем дерьме. Лишь только Уотсон оказался на земле, он вскочил на ноги, отряхнул одежду, насколько позволяли трясущиеся от ярости руки, и бросился прочь с нашей лужайки, гордо задрав голову. Бедолага совершенно позабыл, что мы ради его же безопасности привязали его веревкой к колышку, воткнутому в землю. Он гордо бежал вперед, пока веревки хватило, и уже почти добрался до усадьбы, когда веревка кончилась. Предельное натяжение. Последний рывок. Уотсон нелепо взмахнул руками, словно пытался объять необъятное, и упал лицом на дорожку.

– Как неудачно получилось, – философски заметил Уэллс, который уже понимал, что терять ему нечего, кроме того, что он уже успел потерять за этот день. А именно надежду на восстановление хороших отношений с преподобным О’Рэйли. – Николас, отвяжите нашего страдальца. Пока он не усугубил свое и без того плачевное положение.

Уотсон уже поднялся на ноги. Нос его был разбит и сочился красным. Глаза сверкали рыцарской яростью, которая так пугала в дремучие средневековые времена драконов, что о них до сих пор никто ничего не слышал.

Я поспешил отвязать его от колышка. А в это время он пытался снять веревку со своей ноги. Наконец у него это получилось, и почтальон сорвался с места, словно за ним по следам бежали все гончие ада.

– Кажется, нам следует отложить эксперимент. И есть такое чувство, что лучше всего срочно нанести визит преподобному О’Рэйли. Пока господин почтальон не создал у него неверное представление о нашей работе, – сказал Уэллс.

– Вы считаете, что у нас еще есть шанс решить дело миром? – спросил я.

– Я считаю, что надо попробовать, – сказал Гэрберт и заспешил к дому, чтобы переодеться для визита к преподобному.

Я приказал Герману отнести синематографический аппарат в дом и спросить господина Уэллса, что делать с его оборудованием. Нельзя же оставлять все без присмотра. Во-первых, хоть «Стрекоза» и спокойное место, но соседи во все времена славились чрезмерным любопытством. Во-вторых, кролики еще бултыхались в воздухе. Мало того что они могли нагадить с высоты стрекозиного полета, так еще и, когда совершат окончательное приземление, обязательно разрушат все на своем пути, перебьют все колбы, заберутся в безразмерный чемодан и устроят из него себе гнездо, в котором начнут неограниченно плодиться и размножаться, и создадут кроличью многомерность.

Похоже, Уэллса посетили те же мысли, потому что он уже успел переодеться и возвращался к нашей лужайке. Сборы заняли с четверть часа, еще столько же мы потратили на то, чтобы доставить чемодан в дом, в то время как Вертокрыл разогревал мотор, поэтому было неудивительно, что к тому моменту, как мы приехали к дому преподобного О’Рэйли, здесь уже был почтальон Джон Уотсон. Его машина стояла на подъездной дорожке, а сам он сидел на летней веранде и отпаивался виски, который ему любезно подливал сам преподобный.

О, это был настоящий ирландец! Высокий, статный, до неприличия рыжий и сердитый, как угодивший в волчий капкан медведь после зимней спячки. У него были густые бакенбарды, глаза цвета старого чайного пакетика и неровные зубы, которыми он держал массивную капитанскую трубку. Дымил он не переставая, круглые сутки, отчего, казалось, дышал дымом как настоящий дракон.

– О, попиратели законов Божьих, заявились пред глаза мои, – воскликнул преподобный, завидев меня и Уэллса, шагающих к летней террасе по дорожке. – Вы пришли окончательно запутать в свои дьявольские сети заблудшую грешную, но имеющую шанс на спасение душу. Имейте в виду, господа искусители, у вас ничего не выйдет. Я окажу вам все возможное сопротивление…

– Глубокоуважаемый преподобный О’Рэйли, позвольте засвидетельствовать вам наше почтение, – приветствовал хозяина дома Уэллс.

Я предпочитал молчать, позволяя Гэрберту вести переговоры. В конце концов, чем отличаются фанатики науки от фанатиков религии? Натиск и пыл у них одинаковый, но точка веры разная.

– Я позвал вас к себе, чтобы потребовать навсегда покинуть эти земли, но вы решили насмехаться над моим посланником. Сперва возвеличить его как ангела небесного, а затем низвергнуть его на землю, окунув лицом в грязь.

Джон Уотсон при этих словах осушил стакан с виски и вновь наполнил его.

– Вы все неверно поняли и истолковали, – гордо заявил Уэллс, поднимаясь по ступенькам на веранду. – Мы с господином Тэслой проводили научный эксперимент, направленный на изучение свойств земной гравитации и способов ее преодоления, когда господин Уотсон ненароком влез в него и сам оказался объектом эксперимента, хоть мы этого и не планировали. Мы приносим господину Уотсону свои глубочайшие извинения и готовы финансово компенсировать моральные издержки.

Уотсон смотрел на Уэллса как на ядовитую гадюку, выползшую погреться на солнце.

– Есть законы Божьи, своими экспериментами, которые есть происки дьявола, вы попираете их, ставите замысел Божий под вопрос, оспариваете его. Вы в своих псевдонаучных изысканиях пытаетесь равнять себя с Богом. И в своей гордыне однажды вы сгорите, как сгорел Икар, который осмелился приблизиться к солнцу. Ваш выбор – это ваш выбор. Но действиями и речами своими вы смущаете неокрепшие умы местных жителей. Они смотрят на деяния вашего разума и рук ваших и уже не хотят жить так, как заповедовали предки. Они хотят изменить свою жизнь, все глубже и глубже погружаясь в мечтания, в сон души, – горячо заявил преподобный, потрясая кулаком в воздухе.