Оцеола, вождь семинолов. Повесть о Стране Цветов. - Майн Рид

Говорили одни патриоты; изменники не сказали ни слова. Подписать договор еще раз было бы для них слишком тяжким испытанием. Они не смели подтвердить то, на что дали свое согласие в Оклавахе, и теперь, когда здесь находились все семинолы, боялись защищать договор. И они молчали.

— Довольно! — воскликнул Оцеола. Он еще не высказал своего мнения, но его речь ожидалась всеми. Взоры всех устремились на него. — Вожди сказали, что они думают, они не хотят подписать договор! Они выразили волю всей нации, и народ поддерживает их. Агент назвал нас детьми и глупцами. Ругаться не так уж трудно. Мы знаем, что среди нас есть и глупцы и дети. А что еще хуже: среди нас есть изменники! Но зато есть и мужчины, которые по своей храбрости и преданности не уступают самому агенту. Он больше не хочет говорить с нами — пусть будет так! Да и нам нечего больше сказать ему, он уже получил наш ответ. Он может оставаться или уходить… Братья! — продолжал Оцеола, повернувшись к вождям и воинам и как бы не обращая внимания на белых. — Вы поступили правильно. Вы высказали волю нации, и народ одобряет это. Это ложь, что мы хотим оставить нашу родину и уйти на Запад! Те, кто говорит так, — обманщики! Они повторяют чужие слова. Мы вовсе не стремимся в ту обетованную землю, куда нас собираются отправить. Она далеко не так прекрасна, как наша земля. Это дикая, бесплодная пустыня. Летом там пересыхают ручьи, трудно найти воду, и охотники умирают от жажды. Зимой листья опадают с деревьев, снег покрывает землю, и она промерзает насквозь. Холод пронизывает тела людей — они дрожат и погибают в страданиях. В этой стране вся земля как будто мертвая. Братья! Мы не хотим жить на этой ледяной земле, мы любим нашу родину. Когда нас опаляет зноем, мы находим прохладу в тени дуба, высокого лавра или благородной пальмы. Неужели мы покинем страну пальм? Нет! Мы жили под защитой ее тени, под ее тенью мы и умрем!

С первой минуты появления Оцеолы и до этих заключительных слов волнение среди слушателей все возрастало. Действительно, вся сцена производила такое сильное впечатление, что трудно передать его словами. Только художник мог бы воспроизвести эту картину.

Поистине это было волнующее зрелище: взбешенный агент, с одной стороны, и спокойные вожди — с другой. Это был яркий контраст чувств. Женщины предоставили своим голым младенцам прыгать на траве и забавляться цветами, а сами вместе с воинами столпились вокруг совета, прислушиваясь с напряженным, хотя и скрытым интересом. Они ловили каждый взгляд, каждое слово Оцеолы. Он смотрел на них спокойно и серьезно — мужественный, гибкий, статный воин. Его тонкие, крепко сжатые губы свидетельствовали о непреклонной решимости. Его осанка была уверенной и благородной, но не надменной. Держался он спокойно и с достоинством. Говорил он кратко и выразительно и, окончив речь, стоял в молчаливом спокойствии, высоко подняв голову и сложив руки на груди. Но он сразу загорался, как от удара электрического тока, когда агент высказывал какую-нибудь мысль, которую Оцеола считал лживой или сознательно извращающей правду. В такие моменты словно молния сверкала в его гневном взоре, презрительная улыбка кривила губы, он яростно топал ногой, жестикулировал, сжимал кулаки. Грудь его тяжело вздымалась, словно бурные волны океана, когда бушует ураган. А затем он снова погружался в меланхолическое безмолвие и застывал в той позе спокойствия и безмятежности, которую античные скульпторы любили придавать богам и героям Греции.

После речи Оцеолы положение стало критическим. Терпение агента истощилось. Пришло время предъявить ультиматум, на который его уполномочил президент. Не смягчая своего грубого тона, он перешел к угрозам:

— Вы не хотите подписать договор, вы не желаете уйти? Прекрасно! В таком случае, я заявляю, что вы должны будете уйти! Иначе вам будет объявлена война! На вашу землю вторгнутся войска! Штыки заставят вас покинуть ее!

— Вот как! — воскликнул Оцеола с презрительным смехом. — Тогда пусть будет по-вашему. Пусть нам объявят войну! Мы любим мир, но не боимся войны! Мы знаем, что вы сильны, что вы превосходите нас численностью на целые миллионы! Но даже будь вас еще больше, вы все равно не заставите нас примириться с несправедливостью. Мы решили лучше умереть, чем вынести этот позор! Пусть нам будет объявлена война! Пошлите свои войска в нашу страну, но не думайте, что вам удастся вытеснить нас отсюда так легко, как вы воображаете. Против ваших винтовок у нас есть ружья, от ваших штыков мы будем защищаться томагавками, вашим накрахмаленным солдатам придется лицом к лицу встретиться с воинами семинолов! Пусть будет объявлена война! Мы готовы к ее бурям! Град сбивает со стеблей цветы, а крепкий дуб поднимает свою крону к небу, навстречу буре, несокрушимый и неодолимый!

При этих пламенных словах из груди индейцев вырвался крик, в нем ясно чувствовался вызов. Совет пришел в смятение — все было на грани катастрофы. Некоторые вожди, возбужденные призывом Оцеолы, вскочили и стояли опустив глаза, гневно и угрожающе подняв руки.

Офицеры заняли свои места и тихо отдали солдатам приказ приготовиться. Между тем видно было, как артиллеристы встали у орудий и на бастионах уже показался голубой дымок зажженных фитилей. Однако подлинной опасности еще не было. Ни та, ни другая сторона не приготовилась к вооруженному столкновению. Индейцы явились на совет без враждебных намерений, иначе они оставили бы до́ма жен и детей. Пока семьи были с ними, они не напали бы на белых, а белые не решились бы напасть первые без серьезного повода. То, что происходило сейчас, было лишь результатом мгновенно вспыхнувшего волнения, которое, однако, быстро улеглось, и вновь наступило спокойствие.

Агент сделал все, что было в его силах, но ни угрозы, ни лесть не оказали никакого воздействия. Он видел, что планы его рушились.

Но не все еще было потеряно. Нашлись умные головы, которые понимали это: то были проницательный, старый воин Клинч и хитрые Ринггольды. Они подошли к агенту и посоветовали ему прибегнуть к иной тактике.

— Дайте индейцам время подумать, — предложили они. — Назначьте еще одно совещание на завтра. Пусть вожди тайно соберутся и обсудят все дела между собой, а не так, как сейчас, в присутствии всего племени. После более спокойного обсуждения они, не опасаясь воинов, может быть, и примут иное решение. Особенно теперь, когда они знают, что их ждет.