Ангел поневоле - Ирина Якубова

территории строящегося многоэтажного дома. Проверял машины, открывал и закрывал шлагбаум. Скоро закончатся отделочные работы, дом сдадут, и Алишера неизвестно куда переправят. Да, наверное, последние недели видится с дедом.

Вместе они налегли на "проклятую палку", пошатали туда-сюда, и она поддалась. Со скрежетом опустилась на место.

– Ты чего домой не торопишься? – спросил Егор Игнатьевич, вытирая рукавом пот с морщинистого лба. – На парад вчера ходил?

– Нет, дедушка Егор. Не ходил. И салют не видел.

– А чего так? Помню, ты мне рассказывал один раз, какой в вашем Ташкенте салют красивый.

– Да. В столицу меня несколько раз отец возил на машине, когда живой был… Сам-то я из Навои, другой город.

Алишер вдруг понял, как охота ему выговориться, рассказать кому-то о своей беде.

– Дед Егор всё видит, парень. Плохо тебе. Пойдём в мою коморку, чаем напою. Может чем помогу…

За чаем бедный Алишер рассказал как на духу старику сторожу про то, как поступил с любимой девушкой, как заставил сделать аборт, и как она его выгнала.

– Вот и скажите мне теперь дядя Егор, подлец я, да? Вы всю войну прошли, Вы мудрый и жизнь знаете. Как мне быть? Моя совесть мне не даст покоя, да?

Дед Егор почесал затылок и отхлебнул чаю. Посмотрел на Алишера по-отечески, без зла и осуждения.

– Я не ветеран войны. Это люди так рассказывают, потому что старый я. Мне 82 года. Когда война началась мне едва семь лет исполнилось. Мой отец на фронте в первый год войны был убит, а мать сразу после него под бомбёжкой погибла. Я остался один. Тяжело смерть моих родителей переживал, плакал, есть отказывался и умереть хотел. Но бабушка соседка, которой было тогда уже шестьдесят лет меня приютила. И ещё четверых таких же сирот, как я, с нашего двора. И свой внучок у неё был. Мы с другими детьми несколько недель в подвале прятались, голодали. В город наш немцы вошли, мы очень боялись, что нас в детский лагерь в Польшу угнать могут. Так вот, бабушка Зина всех нас собрала, из подвала вывела и ночью с нами, шестерыми детьми, бежала из города. Ей партизаны помогли. Долго мы шли и ехали на повозке. Много дней, может месяц. И в конце концов в этот город прибыли. До сюда немец не добрался. Но всё равно страшный голод был. А баба Зина нас всех шестерых вырастила. Я самый старший был, восьмилетний. Всех нас выкормила, вылечила и на ноги поставила. Она стала нам второй матерью, а все мы друг другу стали братьями и сёстрами. После войны недолго прожила баба Зина. На нас всё здоровье потратила. Но её подвиг бессмертен. Ни от кого она не отказалась, благодаря ей я живой. А ты что же? – продолжал дед Егор, – В мирное время от своего единственного ребёнка отказаться захотел и женщину любимую в беде бросил? Как ты так мог? Над тобой что, бомбы летают? Или сам ты инвалид? Без рук, без ног? Что одного единственного малыша не сможешь прокормить?

Алишеру стало совсем стыдно, даже покраснел.

– Но дядя Егор, моих денег не хватит, чтоб маме отсылать на Родину, да на ребёнка ещё…

– Работай больше, учись. Если будешь много трудиться, получишь хорошую профессию по строительству. Возможно, прорабом потом станешь. Дома строить будешь и получать больше.

– Что Вы, я – прораб? В жизни не поверю в такое.

– А я вот, когда в 1941-м мальчишкой в сыром подвале сидел и как бомбы сверху взрываются слышал, поверить не мог, что до конца войны доживу. Что до десяти лет доживу, не верил. Однако ж, вот он я, сижу перед тобой. Старик седой уже. Что там, прораб… Даже смешно сравнивать.

– Да, Ваша правда. Но моя мама не переживёт точно, если я женюсь на русской девушке Насте. Ещё у меня бабушка есть в Навои, дяди есть. Ох, что будет…

– А матери сколько лет?

– Тридцать девять.

– Так, тридцать девять… Значит, она Советский Союз застала. Она должна помнить, что тогда, в СССР все люди равны были. Русские создавали семьи с узбеками, узбеки с татарами, казахами, украинцами, армянами. И ничего, до сих пор живут. Не важно раньше было, какой национальности человек. Она тебя поймёт.

– Что Вы, дедушка. Мама из аула, там не было никакого Союза. Главное там всегда было – это род. На своих надо жениться.

– Было, не было… Какая разница? Неужели эти все традиции, гнев родни твоей стоит жизни ребёнка? Твоего родного сынишки или доченьки? Аллах твой покарает тебя за трусость. Прояви себя мужиком, поступи по чести!

Алишер задумался. Сильно потрясли его слова этого мудрого человека. Может не так страшно всё? Может зря он так с Настей? А дед продолжал "добивать" парня, не спеша прихлёбывая чай с сахаром вприкуску:

– Ты и девушке жизнь сломаешь. Она потом родить не сможет и будет тебя проклинать.

– Как сломаю, почему?

– Ну ты даёшь! Что, не знаешь, что после первого аборта женщина потом бесплодная становится навсегда?

– Не знал. Не может быть. Как так?

– Так часто бывает, потому что ей в матке железными инструментами будут всё ковырять, когда твоего ребёнка на куски будут кромсать. После этого…

– Ой, хватит, дядя Егор! Нет сил больше слушать. Спасибо Вам за совет, за то что глаза мне открыли! Я побежал к Насте. Остановлю её! Будь что будет с моими родными, ничего не боюсь! – почти прокричал возбуждённый Алишер и стал надевать куртку резкими движениями.

– Да ладно, – спокойно сказал хитрый дед, – наверное, уже поздно. Может, конечно, прощения успеешь попросить у девушки…

– Я побежал! Надеюсь, что не поздно. Аллах мне в помощь!

Алишер выскочил из коморки Егора Игнатьевича, выбежал на дорогу и стал ловить такси. Через десять минут он уже колотил что есть мочи в стеклянную дверь общежития. Консьержка баба Галя открыла дверь и перегородила Алишеру проход своим грузным телом. Она стояла подбоченясь и скривив узкие губы, выражая всем своим видом презрение к парню. Алишер, правда, не обратил на это внимания.

– Тёть Галь, дайте к Насте пройти.

– Нет её дома. Ты здесь, между прочим, больше не живёшь. Настя не велела тебя пропускать.

– Так и знал… А где она?

– Не знаю, сказала уезжает на пять дней. Но я-то не поверила. Куда ей, круглой сироте ехать?

– А Вы меня не обманываете? Точно она уехала?

– Вот те крест! – оскорбилась баба Галя и нарочито размашисто перекрестилась.

Алишер вышел на улицу. Сел на скамеечку напротив