Невеста в облаках - Елена Ларина

– Говорил. Только не сказал, с кем.

– Ну, можно не сомневаться, что с членами экипажа. Так что, вероятно, скоро вы его увидите, этого человека.

Об этом я думала со вчерашнего дня все время. Я очень на это надеялась.

– Будем надеяться, что этот человек… Что он будет мужчиной. Я вас только об одном прошу – если он на очной ставке, при вас, скажет, что это он положил вам в сумку этот пакет, – не отпирайтесь.

– И что тогда будет?

– Тогда его будут судить. Я помогу вам найти хорошего адвоката. Другого. Сам я не смогу его защищать, так как вы проходите по одному делу.

– Я не знаю…

– А вы не загадывайте. Если следователь будет вас раскалывать, говорить, что такой-то дал уже показания – это еще вопрос, давал ли он их, не разводят ли вас… Правда, я бы предпочел, чтобы вас развели и вы сказали бы правду – честно говорю. Но я обязан вас предупредить, что со следователем – там всякое возможно. Но на очной ставке – а я уверен, что она будет – не мешайте ему быть мужчиной и остаться порядочным человеком. Дайте ему шанс остаться порядочным, даже если он сейчас еще к этому не готов.

– Он порядочный.

– Тогда почему же вы здесь сидите, а не он? Объясните мне? Я понял бы еще, если бы он сказал вам все, я понял бы хоть как-то. Романтика, острые ощущения, Бонни и Клайд, сейчас немножко повезет – а потом в Рио-де-Жанейро!.. Так многие думают, к сожалению. И многие на это соглашаются. Дурочки, да, дурочки – но с открытыми хоть глазами, ну как-то хоть! Но вас даже не спрашивали. Вы, простите, постфактум стали преступницей. Вас использовали просто как чемодан… Все, все, только не плачьте! Не плачьте и приготовьтесь к очной ставке.

– Хорошо, я приготовлюсь

Я приготовлюсь. Не знаю, как я смогу его увидеть вообще сейчас. Я все думаю, что главное мне – приготовиться его увидеть. Увидеть и остаться спокойной.

– Давайте сейчас кончим на этом. Я изучу все возможности – потом встретимся и обсудим. Подождем, как все сложится. Подождем. Вы любите шоколад?

Он смотрит на меня с тоской – и я понимаю, что вот сейчас он представляет на моем месте свою дочку. Кажется, с адвокатом мне тоже повезло.

– Да, люблю.

– А еще что? Что-нибудь сухое и сладкое, что можно передать в камеру, – я найду.

Я люблю орехи и апельсины. Все Весы любят орехи и апельсины. А еще, говорят, Весы любят инжир, только я его не пробовала.

– Орехи. Грецкие. Очень люблю. А еще, если можно – апельсины. Можно апельсины?

– Можно. Апельсины можно. Апельсины будут, это я обещаю.

Он звонит в звонок – вызывает конвойного.

Когда в двери начинают греметь ключи и я встаю, он говорит мне напоследок:

– Запомните – дайте ему шанс быть мужчиной! Не защищайте его против его воли. Он же себя сам после этого уважать не сможет. И вы его не сможете уважать. Не сопротивляйтесь! Дайте ему шанс!

Я просидела в СИЗО девять месяцев. Этого вполне достаточно, чтобы родить ребенка. Но недостаточно, чтобы… В общем, суд состоялся в феврале.

За это время в камере состав обновился наполовину – но многие из тех, с кем я встретилась в первый день, оставались на своих местах. Меня не перевели, к счастью, – следователь только пугал. И опознанием на Лиговском тоже пугал – меня действительно привезли туда, я показала место – обычный темный угол. Там по ночам тусуется много народу – проститутки, сутенеры, нищие – наверняка и драгдилеры есть. Тихая скромная девушка вроде меня пробежит, конечно, мимо со всех ног – но предположим, что я остановилась. Предположим. Я набросала словесный портрет среднестатистического мужчины, в синей куртке и черной шапочке, с одутловатым лицом и оттопыренными ушами – особых примет нет. Для проформы следователь опросил завсегдатаев насчет этого мужчины – но не сомневался, что его не существует, и не скрывал этого. Он спокойно записывал весь тот бред, который я несла, и даже не пытался ловить меня на неточностях. Давно понял, что показания я не изменю – и ждал очной ставки. Я тоже ее ждала.

Как я потом узнала, он действительно опросил всех – побывал не один раз в Пулково, говорил с охранниками, работниками столовой, врачами, начальниками, уборщицами. Это был специальный отдел Управления по борьбе с наркотиками, у него было время и желание докопаться до истины – он искал крупный канал транспортировки – ну если не крупный, то хоть постоянный. И конечно, он очень быстро вычислил Валеру. То есть он предположил, что больше сделать это просто некому – кто-то из экипажа, и понятно кто – любимый мужчина. Против этой версии, как мне потом сказали, говорило только одно – что не будет мужик так подставлять свою девушку. Из наших никто в это не поверил. А если и поверил, то держал при себе.

За Валерой следили почти в открытую, его проверяли по всем каналам, хотя официально обвинение ему предъявлено не было – нечего было предъявлять. Но начальство наше, заметив, разумеется, этот пристальный интерес к экипажу, распсиховалось, разбушевалось, много раз вызывало всех на ковер, гоняло по разным этажам – и на всех этажах был крик: «Доигрались! Позор! Пятно на всех! Проглядели! Распустили!» Заканчивалось это всегда примерно одинаково: «Чтобы никто не смел! Чтобы никаких! Ни единого подозрения не должно быть, ни в чем, ни на кого! Никаких контактов!» Никаких контактов со мной, то есть. Чуть ли не под угрозой увольнения. Начальство все поняло по-своему – если кто-то из экипажа начнет проявлять ко мне повышенный интерес, его заподозрят в пособничестве и колесо завертится заново. Больше всего давили на Скворцова и на Олю – они были старше, опытнее и поначалу собирались проявить солидарность – попытаться помочь хоть чем-то. Я думаю, что Оля вспомнила бы про меня и задумалась, не надо ли мне собрать передачу. Я думаю, что Андрей Сергеич подумал бы о том, не нужен ли мне адвокат. Я не знаю, не может быть полной уверенности – но я надеюсь. Однако когда они вернулись после трех суток полета (погода в Берлине таки испортилась, пришлось садиться на другой аэродром, потом их гоняли из порта в порт, потом обратно в Питер) – когда они вернулись, их сразу же, не отпустив домой, позвали к начальству, заставили писать сорок объяснительных, а на следующий день, дабы упредить какую-то активность, объяснили, что с ними будет, если они попытаются «бросить тень» – Олю пообещали перевести на такой график, при котором не заработаешь ни копейки, на жизнь с ребенком не хватит, а Скворцову намекнули, что скоро медкомиссия, что он уже в возрасте и что всегда есть возможность списать пилота – а летную работу он себе в этом случае уже вряд ли найдет.

И они сдались. Во всяком случае, на свидание за все это время никто из них не пришел ко мне ни разу. И на суде их не было. На суде вообще никого не было.

А вот передачи мне носили, регулярно. Носила, как оказалось, соседка Алена Яковлевна – соседка подозрений не вызывала. Передачи ей для меня собирал адвокат, и сама она за это, как я понимаю, получала какие-то деньги – как раз на водку. А следователь у соседок тоже побывал – и они ему, конечно, рассказали про Валеру, что ж не сказать.