Тяжелый свет Куртейна. Синий - Макс Фрай

Поэтому Эва решила идти домой самым дальним маршрутом, какой только получится изобрести, чтобы глупые субъективные ощущения успели развеяться на теплом летнем ветру. И по дороге остановиться выпить кофе столько раз, сколько захочется. Летние веранды городских кофеен неизменно действовали на Эву как карусели в детстве – пока ты там сидишь, мир тебя несомненно любит, целует в макушку и принадлежит только тебе.

Под парусиновым тентом с картонным стаканом так славно, уютно и скучно сидится, что поневоле начинаешь оглядываться вокруг с любопытством и удивлением, видеть вещи такими, каковы они есть: не хорошими, не плохими, а прекрасными, жуткими, зыбкими и неописуемыми. Такое все вокруг интересное, и заранее ясно, что совершенно непостижимое, такая простая, по большей части, приятная, долгая, как мгновение, короткая, как сама вечность, незначительная, как полет поднятой ветром пыли, совершенно фантастическая у тебя жизнь. Эва очень любила это настроение и, самое главное, умела его себе обеспечить. С детства поднаторела играть в конструктор «Счастье, сделай сам».

Сегодня получилось с первого раза, для перемены настроения хватило одной остановки; Эва еще не успела допить латте со льдом, а уже снова стала той самой Эвой, которую собиралась искать весь вечер: невозмутимой, искренне заинтересованной сразу всем понемногу и умеренно, без экзальтации довольной и миром, и собой. Эта Эва от всего сердца одобрила выбранный предыдущей неудачной версией длинный маршрут, но уже не для исправления и без того прекрасного настроения, а просто потому, что очень любила гулять – в темноте и при свете дня, одна и в компании, привычными путями и незнакомыми переулками, как угодно, во всех вариантах. Достала из сумки плеер, воткнула в уши, сверилась с внутренней картой – где тут у нас чего? – и пошла нарезать по городу абсурдные, избыточные концентрические круги с твердым намерением бродить до наступления темноты. В июне это не так просто, как кажется, но воля, помноженная на любимую музыку, творит чудеса. Shuffle play[16]!

Июнь июнем, но в одиннадцать вечера все-таки худо-бедно начинает темнеть, и даже фонари загораются, неназойливо бледные, невыразительные, по-летнему необязательные, словно бы и сами понимают, что без них сейчас легко обойтись, но выкопаться и уехать в отпуск, к морю прыти не хватает, вот и стоят, светятся, как могут, особых иллюзий насчет своего сияния не питают, но честно исполняют фонарный долг.

Эва была приятно удивлена, что так загулялась: обладая прекрасным чувством времени, она всегда стремилась его обмануть, и радовалась каждой удаче. А когда не знаешь, куда подевались примерно полтора часа, это настоящий триумф, впору гордиться и хвастаться, жаль, не оценит никто.

Но все-таки надо было поворачивать к дому. Потому что, во-первых, Эва люто, до головокружения проголодалась – ничего удивительного, обедала, кажется, в два. А во-вторых, завтра с девяти утра начнутся звонки, а к десяти хорошо бы уже сидеть у компьютера и быть достаточно бодрой, чтобы ругаться с дизайнерами, которые снова прислали невообразимую херню. Ну или, наоборот, хвалить, что все наконец-то как надо. По обстоятельствам. Как повезет. Важно не это, а то, что лечь спать желательно не позже двух, перед этим еще хотя бы пару часов поработав, – вот о чем думала Эва, когда шла по улице, достаточно безлюдной и темной, чтобы позволить себе приплясывать под музыку в плеере, но не подпевать, ни в коем случае не подпевать, потому что в Эвином исполнении любая песня звучала жалобным козьим блеянием, на одной заунывной ноте, различались только слова.

Уже на финишной прямой, в двух кварталах от дома все-таки не удержалась, подпела цыганскому хору: «Эдерлези, Эдерлези»[17], – и сама рассмеялась, потому что прекрасно понимала, как это звучит. Но тут же непроизвольно охнула, обнаружив, что ей навстречу идет какой-то человек. Откуда он вообще взялся? Только что никого на улице не было, и вдруг – совсем рядом, буквально в двух шагах, как будто специально выскочил из ближайшей подворотни, чтобы стать свидетелем Эвиного вокального позора. Жуть, как стыдно. Зато очень смешно.

– Ничего, я еще хуже пою, – утешил ее прохожий.

И тогда Эва его наконец узнала. Галлюцинация с сияющими глазами. В смысле спаситель с салфетками, он же – прекрасное наваждение с табаком.

Сказала, снимая плеер:

– Вы тогда забыли на столе табак и машинку. Я забрала их себе. Табак, извините, выкурила, просто не удержалась. А машинку могу отдать, она у меня с собой.

– Если будете пользоваться, оставьте себе, – отмахнулся он. И тут же строго добавил: – Но если не будете, тогда отдавайте. Терпеть не могу, когда хорошие вещи без дела лежат. Как и любые другие проявления тщетности.

– Ну вообще-то я уже вовсю ею пользуюсь, – призналась Эва. – И нашла, где продается такой как у вас табак. Так что, получается, машинка моя? Спасибо. Очень круто. Я бы, конечно, завтра купила новую, но эта машинка мне дорога как доказательство вашего существования. Все-таки ужасно приятно точно знать, что в мире бывают люди, способные вот так, ни с того, ни с сего исчезать, а потом опять появляться. Если бы вы оказались просто галлюцинацией, было бы не так интересно. Но галлюцинации не оставляют материальных сувениров на память. А вы оставили. Что и требовалось доказать.

– Одно удовольствие иметь с вами дело, – улыбнулся незнакомец. – Я помню, что уже так говорил, но что ж я могу сделать, если это чистая правда?

– Можно попробовать каждый раз формулировать эту правду другими словами, тогда она не так быстро всем надоест, – раздался голос откуда-то снизу.

Эва опустила глаза и снова невольно охнула, теперь уже не от стыда, а от смятения: у незнакомца была тень, длинная, узкая, угольно-черная. Что само по себе не такое великое диво, все отбрасывают тени. Но обычно тень появляется только при наличии хоть какого-нибудь освещения. А здесь поблизости не было ни одного фонаря. Даже окна в домах не горели. И в светлом, почти бирюзовом небе ни намека на луну. На фоне этого вопиющего факта некоторые досадные несоответствия внешнего вида тени облику владельца казались несущественными мелочами. Подумаешь – четыре руки вместо двух и пара коротких, почти игрушечных крыльев. И слишком густая, превратившая голову тени в шар, копна волос.

– Судя по выражению вашего лица, я нарушаю какие-то важные законы физики, – сказала тень. – Извините, я не нарочно. Не хотел вас напугать. Просто для того, чтобы не нарушать законов физики, их надо знать. А я никак выучить не могу. Как только открываю учебник, сразу случается что-нибудь интересное. Справедливости ради, если не открывать учебник, интересное все равно случается, так что первопричина – явно не он. Но факт остается фактом: законы этой вашей удивительной физики для меня до сих пор – темный лес.