Ржавчина. Пыль дорог - Екатерина Кузьменко

От врачей мне нужно было официальное заключение: годен. Поэтому чем ближе становилась выписка, тем больше я нервничал. Положительные прогнозы – это, конечно, хорошо, но у понятия «здоров» тоже много вариантов. Достаточно здоров, чтобы сидеть за столом в конторе, и здоров, чтобы носиться по лесам с автоматом, – абсолютно разные вещи.

Мне некогда. Я соскучился по своему делу, по парням с Базы. Тело требовало движения, хотя бы и просто тренировки.

Забавно, что врач с первого взгляда опознал во мне чистильщика, хотя куртка с черной повязкой к моменту нашей встречи уже давно отправилась в мусорку. Хотя, с другой стороны, не военный же – с такими патлами, и не инженер или строитель – с навечно въевшимися в ладони оружейными мозолями. Как мы сами узнаем друг друга даже в столичной толпе, даже без повязок – вопрос поинтереснее. Но я точно уверен: даже лет через десять – двадцать что я, что Рин опознаем своего безошибочно.

Кто мы на самом деле? Шаманы на государственной службе? Даже само слово «чистильщики» нам не принадлежит – раньше так называли контрразведчиков. Бессмысленно ждать от кого-то ответов и тем более бессмысленно ждать их от нас самих. Казалось бы, вот он человек, который может что-то, недоступное остальным. Берите его, исследуйте, опрашивайте. Говорят, даже попробовали в Столице. Тесты, анализы. Так вот, ниче-го. Совсем ничего. Регенерация не лучше, чем у любого другого, ничего постороннего в крови, тот же самый обмен веществ. Психически здоровы. Исследования быстро свернули – нечего тратить время чистильщиков и ресурсы специалистов. Но проблема оставалась.

Многие думают, что мы просто видим каких-то чудовищ, как под кайфом. Так тоже бывает, но редко.

Иногда встречаются отголоски прошлого, вроде того парня, который Рин танцевать звал. Но это ему, похоже, моя девушка приглянулась.

Чаще – краем глаза, шестым чувством, демоны пойми как. Пару раз видел что-то вроде дымки над предметами, как воздух в жару рябит. Еще, помню, Рин как-то на заброшенной детской площадке деревянной зверушке, омытой дождями до полной неопознанности, три пули в голову влепила. И не успокоилась, пока фигурку не сожгли.

И потом, после, уткнулась мне в плечо и прошептала:

– Он плыл. Менялся. Неправильно все.

И твердая уверенность в том, что именно он.

Когда-то именно Рин первой увидела в полутемных зеркалах опустевшего торгового центра, в котором мы пополняли запасы продуктов и теплых вещей, черные фигуры, похожие на обтянутые резиной нечеловеческие костяки. И они отнюдь не были бессильными отражениями. Увидеть их можно было только в зеркале, убить – тоже. Стрельба по тем местам, где они должны были находиться в реальности, ничего не давала.

Нет, мы, конечно, пытались вспомнить, как до Ржавчины дело было. Проявлялось ли как-нибудь. Я пару раз в машины садиться отказывался. Вроде самому смешно: стоишь на трассе, голосуешь, погода собачья, водитель тормозит, а ты ни в какую. Случалось, даже уговаривали. Но тут тоже объяснение найти можно: ну какой нормальный человек будет до фанатизма пытаться автостопщика к себе усадить? Не хочешь, ну и демоны с тобой. Если бы все маньяки и извращены на маньяков и извращенцев были похожи, их бы не искали годами.

На трассе ведь как: все, что с тобой случилось, – твои проблемы. Искать тебя некому, жалобы писать тоже. Да и хоронить, если на то пошло.

Я тогда, наверное, понял, почему в древности изгнанник конченым человеком считался.

Да и вообще…

Когда есть только ты и дорога, всякое может случиться.

Рин

Первый свой нож я угробила, пытаясь убить какую-то кусачую чешуйчатую тварь чуть крупнее кошки. В результате широкое лезвие оказалось изъедено зеленой гадостью. То ли кровь такая, то ли яд… Впрочем, все законы биологии в мире давно пошли покурить. Нож оставалось только выбросить. Ну, или сдать научникам для анализов.

Второй, игнорируя все приметы, мне подарил Дэй. Этот, с зазубринами на противоположной лезвию стороне и перемотанной изолентой рукоятью, оказался даже удобнее в руке.

Потом, когда я вернулась к собиранию трав, мне понадобился еще один. Сразу после катастрофы было все равно, чем срезать нужные растения. Лагерь беженцев, антисанитария, нехватка лекарств – тут уж не до брезгливости. Доступ к военным складам и появление разных недружелюбных существ охладили мой травнический пыл. А пару лет назад нам удалось очистить обширную территорию, и я вспомнила свои прежние навыки. Срезать идущую в отвар зелень тем же ножом, с которым ходишь на задания, в принципе, можно… Но зачем, если есть выбор?

Так у меня появился третий нож: совсем маленький, лезвие не длиннее моих пальцев, чуть изогнутая деревянная рукоять. Этот – только для трав.

– Живи ты пару веков назад, односельчане убили бы тебя за колдовство, – заметил как-то Дэй, сопровождавший меня во всех моих вылазках.

– И? – невольно заинтересовалась таким ходом мысли я.

– И мне пришлось бы вырезать все село. – Дэй тогда задумался и милосердно добавил: – Не считая детей, конечно.

Ни тени улыбки в лице, что характерно.

За время Ржавчины городской парк здорово разросся, превратившись в небольшой кусочек леса посреди города. Хорошее, чистое место. А если забраться поглубже, туда, где раньше были поляны для пикников, можно обнаружить еще кое-что интересное. Среди досок рассыпавшейся беседки, полусгнивших и почерневших, я нахожу не совсем обычные цветы. Увидишь такие у края тропинки – не заметишь. Белые тонкие лепестки почти теряются на фоне крупных листьев. В опавшей листве их не найдешь и подавно, если не знаешь, где искать. Просто тут их довольно много, и кажется, будто неосторожный художник щедро плеснул на траву белой краской. Странно, что никто не замечает. Достаю нож, срезаю. По времени года подходит, они цветут как раз осенью. Заворачиваю букетик в чистый белый платок, прячу под куртку. Потом поднимаюсь с колен, нашариваю в кармане сплетенный из красных и синих ниток шнурок и затягиваю его на ветке ближайшего дерева.

– Спасибо.

На самом деле ничего странного в этом нет, только давно доказанные наукой свойства некоторых растений. Все это описано в замшелых справочниках, составленных светилами медицины. А вот нож, белая ткань, шнурок и благодарность – это уже мое. Или не мое, а пришедшее из глубины веков.

В детстве меня дразнили ведьмой – может, были в чем-то правы.

Дэй

– Сегодня снимаем швы, – сообщает мне врач на утреннем обходе.

– Круто, – больничный потолок надоел до тошноты, как и видимый из окна кусочек пейзажа.

Звучит банально, но радость простых вещей и действий начинаешь понимать только тогда, когда они становятся недоступны. Хочу самостоятельно пройтись по улицам, подхватить на руки Рин. Да что там, я буду рад даже Стэновым изматывающим тренировкам. Пусть хоть полы мной моет. Тут у меня всего и развлечений – мысленно собирать-разбирать пистолеты до последней детали да читать книжки. Все, хватит. А то от этого бесконечного ожидания и умом тронуться можно.