Человек на поводке - Чарльз Вильямс

— О Господи! До чего только можно дойти? И они сняли обэтом фильм? , — Он так сказал.

— Но как им это удалось?

— Возможно, пригласили кого-нибудь с подпольной студии,которая специализируется на фильмах для мужской аудитории.

Полетт внимательно посмотрела на Ромстеда:

— Для экс-спортсмена и бизнесмена средней руки вы слишкомхорошо осведомлены в темных делишках.

Он пожал плечами:

— Я много читал.

— Не сомневаюсь, но интересно — что именно?

Ромстед промолчал. Она сказала — два миллиона долларов; он ине представлял, что Полетт так богата, однако Кесслер должен был знать наверняка— он не имел права на ошибку. После похищения старика его разведывательныеоперации стали еще совершенней. Ромстед подумал о Джери: возможно, это ееработа, но в какой-то момент она что-то напутала. Как, черт побери, онисобираются заполучить такую сумму и скрыться, если ФБР перевернет каждыйкамешек западнее Миссисипи? По словам Полетт, предполагается, что он, Ромстед,заберет выкуп. Что это означает? Что он пойдет в банк, как его старик? Нет, тутпридумано нечто другое. И несомненно, эта идея находится где-то на гранигениальности и безумия. Главное слово будет за электроникой, а потом — еслитолько ему не удастся найти какой-нибудь выход — он умрет, как и его отец.

Ромстед заинтересовался, сняли они это место или купили начасть тех двухсот пятидесяти тысяч. Несомненно, когда все закончится, ониуберут решетки, стальную плиту, зеркало и все остальное, заделают дыры отболтов. Однако если им хоть что-либо известно о ФБР, то придется поработать какследует. Из-за двухмиллионного выкупа и двух захваченных заложников эти парниперетрясут всю страну, так что мало не покажется!

Раздался звук отодвигаемого запора, и узкая панель надкомодом сдвинулась в сторону. Из нее показалась рука с парой наручников и двумяполосками черной ткани и оставила все на комоде. Потом в отверстие просунулисьстволы обреза, и голос произнес:

— Ромстед, отойдите в дальний конец комнаты и станьтелицом к окну.

«Свора ублюдков со страстью к драматическимпредставлениям, — подумал Ромстед, хорошо разбиравшийся в театре. —Теперь он сделает киношный жест своей пушкой». Повернувшись, он отошел назад истал лицом к окну. Голос сзади скомандовал:

— Миссис Кармоди, завяжите ему глаза и наденьте заспиной наручники.

— Я не знаю, как с ними обращаться, — ответилаона. — Должно быть, я в тот день прогуляла занятия в полицейской академии.

— Заткнитесь и делайте, что вам ведено. Наручникиоткрыты. Вам остается лишь надеть их ему на запястья и закрыть до щелчка. Иесли он вам хоть сколь-нибудь не безразличен, то лучше как следует завяжите емуглаза.

По интеркому с ними разговаривал другой голос, этот звучалпониже тоном и более агрессивно. В нем не чувствовалось ни малейшего акцента,значит, это не Техасец. Тогда их не меньше трех. Назовем его Центровым[21].

Ромстед услышал, как к нему сзади подошла Полетт, и завелруки за спину. Стальные кольца сомкнулись на запястьях, потом она завязала емуглаза.

— Теперь станьте рядом и завяжите глаза себе, —скомандовал голос.

Затем раздался звук отодвигаемого засова и поворачивающегосяв замке ключа.

— Держу его на мушке, — сказал другой голос. Вот иТехасец! Значит, он тоже вооружен и держит на прицеле комнату.

Может, все это выглядит несколько театрально, но когда оничего-то опасаются, то играют по-настоящему. Хотя Ромстед не понимал, к чему этиштучки, когда со скованными руками и завязанными глазами он ничего сделать неможет. Деревянный пол был голым, если не считать коврика между кроватями,поэтому он расслышал приближающиеся сзади шаги. Потом другие, поближе к двери.Теперь оба бандита вошли в комнату.

— Ты, главная, ступай туда, куда я буду направлять,милашка, — сказал Техасец. Его шаги и шаги Полетт удалились в сторонудверей, а потом что-то уперлось Ромстеду в спину.

— Двустволка, двенадцатый калибр, заряжена вторымномером, — сообщил Центровой. Ромстед промолчал. Здоровенная лапа схватилаего за левую руку и развернула. — Вперед. — Они прошли через комнату.Ромстед заранее запомнил размеры помещения и удовлетворенно хмыкнул, задевдверной косяк правой рукой как раз в тот момент, когда он и ожидал. —Направо, — приказал Центровой и, чтобы было понятней, подтолкнул его.

«Холл, как минимум, две двери в спальни», — подумалРомстед, продолжая считать про себя шаги. Сейчас они, должно быть, в помещении,где с противоположной стороны находится зеркало-окно. Слегка отведя в сторонуправый локоть, он почувствовал прикосновение ткани. Значит, с этой сторонызанавеска.

— Налево, — скомандовал Центровой. Следовательно,вход в холл со спальнями должен находиться почти напротив сквозного зеркала.

Ромстед повернул и снова принялся считать, делая короткиешаги — что вполне естественно для человека, временно лишившегося зрения, —и стараясь, чтобы они как можно точнее соответствовали двум футам. Потом услышалурчание работающего холодильника и звук капающей из неплотно завинченного кранаводы. Пахло кофе и жареным беконом. Ковра под ногами по-прежнему не было,однако он больше не слышал впереди себя шагов Техасца и Полетт. И тутпослышался скрип открывающейся двери и голос Техасца:

— Шажочек вниз, лапуля.

Дверь захлопнулась, громыхнув щеколдой. Они только чтовышли, значит, впереди должен быть ковер. И тут Ромстед ступил на него — ага, вдвенадцати футах от задней стену холла.

Три шага по ковру, и они свернули налево и сделали ещедевять. Потом Центровой остановил Ромстеда, и тот уперся ботинком в порог. Неубирая дула дробовика с его спины, он раскрыл дверь.

— Вниз, — скомандовал он.

Значит, входная дверь располагалась чуть левее двери холла,и им пришлось обходить что-то — стол или софу. И зачем он считает шаги? Скореевсего, чисто автоматически. Эта информация могла бы пригодиться ФБР, но кто,интересно, ее передаст?

Ромстед осторожно ступил вниз и почувствовал под ногойкокосовую циновку. Шесть футов голых досок и еще две ступеньки. И вот он уже нараздражающе скрипящем мелком щебне. В воздухе стоял смолистый аромат сосен,однако не чувствовалось ни малейшего ветерка, чтобы на слух можно былоопределить, насколько близко находятся деревья. Где-то неподалеку трещалаптица, которую Ромстед принял за сойку. Солнце приятно припекало. «Далекое имирное светило, — подумал он. — Просто замечательно».