Храни меня - Саммер О'Тул

значит, что ее что-то беспокоит. "Кто тебе прислал сообщение?"

"Никто", — быстро говорит она, защищаясь, и бросает телефон на матрас, как будто это неважно. Я бросаюсь за ним, а она пытается схватить его, но слишком медленно. "Эй!"

Я держу телефон над головой, а она прыгает, пытаясь взять его, дергает меня за руку и ругается по-испански. "Откуда ты знаешь мой пароль?" — протестует она, когда я разблокировал телефон и открыл ее сообщения.

Я отвлекаюсь от телефона, чтобы ухмыльнуться ей. "Я знаю о тебе все, маленькая угроза". Затем я читаю вслух сообщение с неизвестного номера: "Я знаю, что на самом деле случилось с Софией. Пирс 17. Приходи одна". Я возвращаю ей телефон, а она вызывающе хмыкает, скрещивая руки. "Ты же не собиралась всерьез идти, правда?"

"Ну, ты не был приглашен", — отвечает она.

"Господи, Кортес. Неужели ты не понимаешь, как это глупо?" Я провожу руками по волосам и задумываюсь. "Мы остановились в гребаном убежище не просто так…"

"Но это же София. Что если…"

"Я знаю, что она значит для тебя, но и они тоже, и они пытаются использовать ее против тебя". Я понижаю голос, понимая страдание и ненависть к себе на ее лице, искушение сделать какую-нибудь глупость, если это позволит хоть немного избавиться от боли.

Она упирается пятками ладоней в глаза и стонет. "Я знаю, просто…" Она качает головой и проводит пальцами по волосам.

Я не хочу этого говорить, но я вижу, как легко ее желание получить ответы может затуманить ее рассудок. Я поднимаю подбородок и говорю ровным и твердым голосом. "Попробуй убежать, и я без колебаний сделаю все необходимое, чтобы обеспечить твою безопасность".

"Что это значит?" Она смотрит на меня с горечью, и я ненавижу это. Наконец-то я почувствовал, что с ней я не просто плохой парень, а теперь она снова смотрит на меня так, как в самом начале.

Я фыркаю, заталкивая в себя чувства обиды и неадекватности, чтобы она не увидела ничего, кроме каменной стены. "Толкни меня и узнаешь".

Она насмехается, а затем бормочет под нос: "Как раз когда я начала думать, что у тебя есть сердце".

Ее слова — это кинжал в груди, который я позволяю себе глубоко погрузиться. Я позволяю этому жалу напомнить мне, что в конце концов она — работа, и мои чувства не имеют к ней никакого отношения.

Она занимает кровать, я — стол, и мы погружаемся во враждебное молчание. Через час она снимает ботинки и уже двадцать минут не поднимает глаз от книги, так что можно считать, что она никуда не собирается уходить. Я делаю столь необходимый перерыв на туалет.

Не прошло и десяти секунд, как я слышу механический гул вентиляционного отверстия и опускающейся лестницы. "Черт побери", — шиплю я, чувствуя себя дураком, которого поймали со спущенными штанами — в буквальном смысле.

Блядь. Я спешу закончить, хватаю со стола пару наручников и практически спрыгиваю в подвал, минуя последние двенадцать ступенек. Мои щеки пылают, я злюсь на себя и раздражаюсь на нее. Я вижу, как ее ноги исчезают на улице в верхней части ступенек. Если там ее ждет машина, то мне конец. Я сильнее отталкиваюсь ногами, преодолевая ступеньки по две за раз. "Кортес!"

Она поворачивает голову, и я вижу, как она шепчет "дерьмо", когда наши глаза встречаются. Она слишком занята тем, что оглядывается на меня, чтобы увидеть гигантский грузовик-рефрижератор, мчащийся по улице, когда она собирается шагнуть прямо в него. "Остановись!" кричу я, бегу быстрее, чем когда-либо, чтобы оттащить ее назад прямо в тот момент, когда грузовик проносится мимо.

Он проезжает по луже черной воды, оставшейся в сточных канавах после уличной мойки, и обрушивает на нас волну брызг. Реджи, прижавшись ко мне, закрывает большую часть воды от меня, но она насквозь промокшая.

"Фу!" — кричит она, дико извиваясь в моей хватке, но я не отпускаю ее, пока не завел обе руки ей за спину и не сковал их наручниками. "Ты что, блядь, надеваешь на меня наручники?" — вопит она, и я благодарен, что на улице никого нет.

С нее капает грязно-коричневая вода, словно она только что выползла из сточной канавы, и она пытается откинуть с лица мокрую противную прядь волос. "Я же говорил, что так будет", — рычу я, и она отвечает мне огненным оскалом.

Я вижу в ее глазах момент, когда она решит сбежать, за несколько секунд до того, как она бросится бежать. Она бросается вправо по тротуару, и я настигаю ее спустя всего несколько секунд.

Обхватив ее за талию, я перекидываю ее через плечо, и она брыкается и бьет меня по спине. "Тебе нельзя меня трогать!"

"Поверь мне, я не хочу находиться в десяти футах от тебя, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к тебе, когда ты выглядишь и пахнешь как канализационная крыса", — ворчу я, почесывая нос.

"Тогда опусти меня!" — требует она.

"Это для твоей безопасности", — вырывается у меня, и я несу ее вниз по ступенькам. Усадив ее, я запер люк на висячий замок. Она настороженно смотрит на него. "Тоже для твоей безопасности".

Я подхожу к лестнице, и она самодовольно смеется. "Как же мне теперь туда забраться, гений?"

"Да заткнись ты, а?" Я потираю лоб. У меня от нее голова болит. Тогда я подхватываю ее, перекидывая через плечо, и мне начинает казаться, что это единственный способ контролировать ее.

Я начинаю подниматься на одной руке, и она не брыкается, как в прошлый раз, но угрожает: "Если ты меня уронишь, я отрежу тебе яйца". Среди прочих креативных способов наказать меня на протяжении всего пути наверх.

Я достаю ключ из блока управления лестницей и убеждаюсь, что она видит, как я кладу его в карман. "Нет ключа — нет выхода".

"Ладно, хватит, блядь. Сними с меня наручники, чтобы я могла смыть с себя это мерзкое дерьмо". Часть мутной воды начала высыхать, окрашивая ее лицо в серый цвет.

Я провожу большим пальцем по покрытым шрамами костяшкам и зажимаю нижнюю губу между зубами. "Можешь принять