Дикий Имбирь - Анчи Мин

У меня не было возможности узнать точную статистику, но, бесспорно, 1973 год был годом суровых приговоров и бесчисленных казней. Стабильности в Китае не было, общество бросало из стороны в сторону под воздействием внутренних и внешних сил. Нестабильной была и ситуация в соседних странах: вьетнамские коммунисты смогли выбить американцев только с юга страны, были волнения в России, продовольственный кризис в Северной Корее. Ученик Мао, самый приближенный к нему соратник и возможный преемник, вице-председатель Лин Бяо был неожиданно объявлен убийцей и русским шпионом. Еженедельно в округе вывешивались новые списки приговоренных к казни. Из одного только переулка Чиа-Чиа были казнены двое и арестованы одиннадцать молодых людей. В официальных сводках печатались фотографии преступников, возле их имен оставляли пробелы, чтобы можно было вставить: признан виновным. У них всех были испуганные искаженные лица, губы поджаты. Матери старались близко не подпускать своих детей к этим плакатам. Нам никто не говорил, что в партии возникали трения в связи с тем, что Культурная революция привела к подрыву экономики страны. Культ личности Мао ослабевал, и народ начал терять веру в коммунизм.

В Политбюро партии опасались государственного переворота. Местным властям было велено применять крайние меры в борьбе с антимаоистскими настроениями. Дикий Имбирь оказалась в водовороте этих событий. Ей так и не удалось вызволить Вечнозеленого Кустарника, вместо этого генеральный секретарь подверг ее допросу. Дело забрали из ее ведения и передали в народный муниципальный суд, который объявил моего жениха антимаоистом и приговорил к смертной казни.

Разум подсказывал мне, что я должна была донести на народную героиню, как только узнала о ее причастности к инциденту, ведь это был единственный способ спасти Вечнозеленого Кустарника. Но стоило мне представить себе казнь подруги, как решимость моя угасала. Из головы не выходил образ девочки, подметающей улицы в четыре часа утра.

Вновь и вновь я видела во сне ее слезы и слышала ее крик: «Клен, мама повесилась!»

Если я выдам ее, меня замучит совесть, я просто не смогу жить дальше.

«С этого момента я больше никогда не буду мыть руки». Я проснулась среди ночи, вспомнив, что сказала Дикий Имбирь, когда вернулась со встречи с Председателем Мао. Она вся светилась.

— Председатель Мао пожал мне руку. Это был счастливейший момент в моей жизни! Вот эта рука, дотронься до нее, Клен, моя правая рука, ее коснулся наш великий спаситель. Посмотри на нее, прикоснись к ней, почувствуй тепло! Клен, неужели твое сердце не наполняется силой? Пожми же мне руку, пожми. Сегодня я поделилась этим теплом более чем с тысячею человек. Мне жали руку с утра до вечера. Одна старушка упала в обморок от счастья, едва коснувшись моих пальцев. Она сказала, что почувствовала силу — силу, данную свыше, от Будды.

Я посмотрела на сияющее лицо подруги. Неужели она все это говорила мне? Эти раскрасневшиеся щеки, счастливые миндалевидные глаза. Меня тронуло ее приподнятое настроение. В ее желто-зеленых глазах я увидела машущего рукой Председателя Мао.

Потом она рассказала мне, что Председатель Мао сфотографировался с тремя сотнями юных приверженцев его учения, среди которых оказалась и она. Снимок был сделан в Большом народном зале, ребята стояли в пять рядов на роскошной террасе, за ними висело вышитое изображение Великой Китайской стены. Дикий Имбирь была почти в середине, от Председателя Мао ее отделяли только два человека. Юные маоисты почти три часа прождали вождя, а когда Председатель Мао наконец появился, они закричали от восторга. Дикий Имбирь изо всех сил старалась не моргать, когда фотограф просил всех подготовиться, это был главный снимок в ее жизни, она не хотела его испортить. Но чем больше она старалась держать глаза открытыми, тем хуже это получалось. Сверкнула вспышка фотоаппарата — снято. На фотографии с великим спасителем нации она была запечатлена с почти закрытыми глазами.

* * *

Я долго бродила по улицам, размышляя, как спасти жениха, не навредив подруге. Ничего не видя перед собой, я шла, натыкаясь на велосипедистов, и совершенно ничего не могла придумать. Наконец мне в голову пришла одна мысль, вытеснившая все остальные.

Я решила обвинить во всем саму себя.

Я решила признать себя соучастницей преступления и разделить вину с женихом, в надежде, что его дело будет пересмотрено и приговор смягчен. Сработает мой план или нет, но я точно знала, что без любимого моя жизнь потеряет всякий смысл. Оказаться в тюрьме значило для меня быть ближе к нему. А еще, как я вижу теперь, мне хотелось наказать себя за то, что я не смогла выдать бывшую подругу.

Я не осмелилась посвятить близких в свой план. Мое решение принесет им лишь боль и ляжет позорным пятном на всю семью. Я была уверена, что родители, братья и сестры будут пытаться отговорить меня. Возможно, я просто струсила, но я была влюблена. И Вечнозеленый Кустарник, и Дикий Имбирь были дороги мне, я просто не могла предать одного из них.

В последний раз я сидела со своими близкими за обеденным столом, над которым висела тусклая лампочка. Мы ели соленые бобы с кашей. Какое-то время все молчали. Потом мои братья и сестры заговорили о вынесенном Вечнозеленому Кустарнику приговоре.

— Слишком сурово, — сказала одна из сестер.

— Слишком сурово? — усмехнулся отец. — В 1957 году ваш дядя был приговорен к двадцати годам тюрьмы просто за то, что до Освобождения был полицейским. Он, видите ли, служил не тому правительству. Слава богу, это никак не коснулось остальных членов семьи и больше никто не был посажен за решетку или отправлен в ссылку. А такое вполне могло произойти, это традиция, позаимствованная из древних законов.

— В наши дни правительству не нужно никаких причин, чтобы упрятать кого-то в тюрьму или отправить на расстрел, — вздохнула мама. — Не могу понять, что толкнуло Вечнозеленого Кустарника на такой поступок. Клен, может, ты знаешь?

— Мам, он не делал этого.

— Но его же поймали? — спросил брат. — У него в сумке были инструменты.

Я старалась контролировать себя.

— Его подставили? — обратилась ко мне сестра.

— Но кто мог это сделать? — давил брат.

Все вдруг оторвались от своей еды и устремили на меня свои взгляды. Держа рот на замке, я опустила голову и уставилась в свою тарелку.

— Но ты ведь не причастна? — спросила сестра.

Я помотала головой.

— А может быть… Боже, мне даже страшно об этом подумать. — Мама прикрыла рот руками. — Дикий Имбирь — такая милая девочка, хоть и пытается казаться грубой. Я уверена, что это лишь для того, чтобы показать свою приверженность партии и заработать хорошую репутацию. Она не злодейка, но… Что я, старуха, знаю о современной молодежи и ее нравах? Беды и несчастья не всегда порождают ангелов.

Отец отложил свои палочки и повернулся ко мне.

Я успела подняться из-за стола до того, как он велел мне рассказать правду. Извинилась, сказала, что должна идти в школу на занятия по маоизму.